необходимости Пожарскому.
За ним двинулись и его смоленские…
Князь же Дмитрий, встречая идущих по мосту, подхватил на руки какого-то еле бредущего измождённого мальчонку, пронёс его несколько шагов в сторону от Кремля… Но уже десятки рук тянулись к нему, чтобы помочь. Он передал кому-то мальчонку, вернулся назад к башне.
Яков и Михалка не заметили сами, как оказались тоже у Кутафьей башни, стали кому-то помогать идти, подхватив нехитрые пожитки сидельцев относили их к телегам, которые уже появились откуда-то.
Люди работали торопливо, суетились, словно были в чём-то виноваты перед вот этими, измождёнными.
* * *
Не было Заруцкого. Неприязнь их, князей, к донскому атаману объединяла их. А теперь не стало его и того, что их объединяло. И они стали распадаться. Каждый потянул в свою сторону, захотел стать выше другого.
– А где сейчас Заруцкий? – спросил Шаховской как-то Трубецкого, приехав к нему в лагерь с Плещеевым.
– В Михайлове, говорят… Я посылал туда атаманов. Уговаривал вернуться. Совет-де «всей земли» простит прежние вины! Ему, боярину нашему!.. Хм-хм!
С сарказмом сказал Трубецкой слово «боярин». Всё же, как ни называй его, Заруцкого, а тесно, очень тесно связала их жизнь. И сейчас ему, князю Дмитрию, стало скучно без Заруцкого здесь, под Москвой.
– Надо пустить слушок, что казаки, мол, собираются побить Пожарского, – начал Плещеев.
– Вот так же, как Ляпунова! – подхватил его мысль Шаховской.
Он единственный из них, из князей под Москвой, искренне сожалел, что Заруцкий ушёл отсюда.
У Трубецкого же всё ещё не проходила обида на Пожарского: за отказ встать вместе с ним. Правда, он сейчас понял, что Пожарский поступил правильно, встав там, где поставил свои полки… Но всё равно обида была. Ещё и за то, что многие атаманы его, Трубецкого, и даже из самых верных, не послушались его, пошли на помощь Пожарскому.
Да, его атаманы смотрели на богатеньких земцев, боярских детей, с неприязнью и в то же время с завистью. Они сами хотели быть такими же богатенькими. Вон, многие из атаманов уже и поместья заимели. От того же Заруцкого. Он, Трубецкой, тоже стал раздавать грамоты на поместье своим большим атаманам. Без этого они бы отшатнулись от него. К тому же Заруцкому. И вот теперь ещё очередной соблазн атаманам – земцы Пожарского… Устоят ли они? Пойдут ли за Пожарским… Может быть, и пойдут. Но не из-за того, что их тот прельстил делом «всей земли». Им до той «всей земли» не было никакого дела. Им нужно было то, что сейчас происходило в Московии. И чем дольше это тянется, тем лучше для них…
– Прокопий-то сам и виноват, – согласился Трубецкой. – Сам хотел быть выше всех!..
– Пусть «литва» сидит по-прежнему в Кремле! Так, что ли? – съязвил Плещеев.
– Нет! – сказал Трубецкой. – Зачем тогда мы терпели нужду? Стоим тут уже второй год! Пора и порядку в государстве быть!
Но это прозвучало у него с сомнением в голосе.
– А ты что, считаешь, как порядок установится, так ты будешь в думе, что ли! Ха-ха-ха! – засмеялся Шаховской. – Мстиславский не даст тебе того! Он что сейчас там! – махнул он рукой в сторону Кремля. – С поляками в думе, что потом – без поляков, тоже будет в думе!
* * *
В сентябре вести об этих событиях, происшедших под Москвой, дошли и до Михайлова, до Заруцкого: от его лазутчиков, доброхотов, оставшихся там, чтобы так служить ему.
Казак, принесший ему вести, после того как его накормили и угостили водкой, стал рассказывать новости, что произошли там.
– И августа в двадцатый день пришёл под Москву князь Пожарский. С войском, из Ярославля… Люди-то у него все сытые. Не то что мы-то! – с обидой в голосе говорил он…
Заметив, как нахмурился Заруцкий, он заторопился, выкладывая новости: «А через два дня Ходкевич подошёл. Сперва-то он наткнулся на земцев, на князя Пожарского, с Кузьмой каким-то! А земцы-то, боярские дети, воюют плохо: чуть-чуть и пропустили бы его в Кремль. Да и то верно: сытому-то умирать не хочется»…
– Голодному тоже, – проворчал Бурба.
– Не скажи! – возразил казак ему. – Голодному-то терять нечего. Так вот, мы только и помогли им: казаки Трубецкого! – стал рассказывать он дальше. – Ходкевича-то побили здорово! Он и пошёл от Москвы.
Бурба уже вынес свой приговор ополченцам Пожарского, вспомнив того боярского сына, беспомощного, который оказался не в силах защитить дочь Годунова от казаков-баловней, насильников, таких, которые сейчас окружали его. И с которыми, по воле свыше, сейчас он находился в одной упряжке. Он, в прошлом крестьянин, живший своим трудом, не любил ни тех, ни других.
Заруцкий, выслушав казака, в этот же день принял решение немедля идти на Рязань. Надо было спешить, пока здесь ещё не все были в курсе новостей под Москвой.
«Почувствуют силу новой власти, земцев, тогда уже не подчинить!» – знал он по опыту.
К Рязани его полки вышли через две недели, как раз на бабье лето, на день Михаила[17]. Лист пожелтел, но по ночам ещё было тепло. Они подошли к городу, остановились вдали. И сразу же, словно приветствуя их, полыхнули пушки с Ввозной башни. А вот заухало, казалось, всё вокруг. Над стеной клубами поднялся дым, и там, в просветах, замелькали шишаки и панцири.
Казаки спешились и пошли на ворота, прикрываясь за огромными деревянными щитам. Катили их, катили… Вот вдребезги разбит один из них ядром. И по казакам со стен ударили пищали и мушкеты. И стрелы, стрелы оттуда же свистят… И не выдержали казаки, охотники до быстрой драки. Вон там один дал тыл, за ним ещё с десяток трясут уже портами…
– Ах, собаки! Куда-а?! – заорал Заруцкий на казаков Ворзиги, которые побежали первыми.
Ещё можно было остановить их, повернуть. И всё начать сначала, пойти на приступ.
Но тут он увидел, что поднимается решетка [18]в воротах, а за ней маячат маленькие фигурки, их было много, на конях…
«Боярские дети! – мелькнуло у него. – Сейчас пойдут в атаку!»
И они смешают его пеших казаков.
Да, так и есть – пошли конные, с саблями. За ними высыпали из ворот стрельцы и, зарядив ружья, ударили вслед казакам: по спинам, шапкам, по ногам… Казаки падают, бегут… Побежали и сотни боярских детей, что ушли с ним от Трубецкого.
Заруцкий был вне себя от ярости. Теперь уже ничего не оставалось, как только уйти от стен Рязани. Когда он вернулся в Михайлов, то его встретили ещё одной неприятной новостью: сбежали все дьяки. И первым заводилой из них оказался Евдокимов Петька, тихоня.
Глава 5
Последнее сражение
