class="p1">— Ну, того самого, с белой лысиной и куцым хвостом. Что в прошлом году просил. Помнишь?
— За два гука бычка? Да вы что? — сгреб со стола тюбетейку Егор Иванович.
— Ну, как угодно. Неволить не стану. — И, отвернувшись к раскрытому окну, притворно зевнул. — Да-а. А тучка, бестия, ползет. К ночи непременно будет дождь.
Егор Иванович обеспокоенно оглянулся и, приняв впопыхах закопченное стекло за тучу, решительно повернул назад:
— Ладно. Шут с тобой. Давай гуки. Поставлю вопрос о бычке на правлении.
— Давно бы так, соседушка. По-людски, по доброму согласию. На взаимной, так сказать, основе…
Он прошел в колхозную кладовую и собственноручно вручил Егору Ивановичу два гука, аккуратно завернутых в серую бумагу.
Не успел Тарас Григорьевич выпроводить за ворота усадьбы Егора Ивановича, как на горизонте показался Сидор Петрович — председатель колхоза «Счастливая доля». Ноги и руки у него были так длинны, что казалось, будто он идет на ходулях.
— Герою жатвы мое почтение! — сняв соломенную шляпу, воскликнул он еще издалека. — Здорово ты нас объехал. Ох, как обскакал!
— Поспешаем, брат, поспешаем, — расцвел в улыбке Тарас Григорьевич. — На уборке, как говорится, не зевай Фомка — на то ярмарка. Один день год кормит.
— Вот в том-то и загвоздка, что один, а у меня уже вторые сутки комбайны стоят.
— Отчего же они стоят? — спросил Тарас Григорьевич, хотя давно знал, что в «Счастливой доле» на трех комбайнах порвались цепи из-за густой пшеницы.
— Все из-за цепей, чтоб их бесам на ошейник. В райснабе ни одной. Говорят, у тебя есть в запасе.
— Да, есть маленько, — почесал за ухом Тарас Григорьевич.
— Так одолжи, браток, будь другом. Свои люди — сочтемся.
— Свои-то свои, да не больно ты податлив. Который год прошу уступить выгон, и ни в какую.
— Но ведь это земля колхозная. И потом, закреплена навечно.
— Да ведь и цепи тож не мои, колхозные.
— Значит, отказ?
— Почему отказ?.. Вот уступишь выгон, и получай. Поспешай в герои жатвы.
— Чертов кулак, — пробормотал Сидор Петрович и круто повернул к воротам.
В душе у него все кипело. И не столько на Тараса Григорьевича, сколько на районное начальство.
— Сони. Бумажные посиделки, — бормотал он, поспешая на «газике» в район. — Под носом растащили все запчасти, и не очнулись. Ну я вам сейчас дам. Подсыплю, милые.
…Разгневанный Сидор Петрович с шумом ворвался в кабинет председателя райисполкома Касьяна Глебыча Зажмуркина. Но он был пуст. В этот час глава района шагал по опустевшему складу сельхоздеталей и рвал волосы на голове.
Финансовый крах Варвары Петровны
Придя со службы, Иван Иванович Купоросов умылся, надел зеброцветную пижаму и прилег на походной раскладушке с журналом «Кокс» в руках. Но не успел он прочесть и странички, как на веранду, шурша крепдешином, вкатилась шаровидная супруга Варвара Петровна, или просто Купоросиха, как ее звали по фамилии в поселке. Она подбоченилась и проговорила тоном полководца, не знавшего поражений:
— Ваня, слушай меня!
— Да, да, я слушаю.
— Забирай свои манатки и переходи в курятник!
Иван Иванович выпучил серые глаза от удивления, часто заморгал, будто ему сунули под нос кусок горелой ваты, и растерянно переспросил:
— К-к-ку-да, говоришь?
— Я тебе ясно сказала: в ку-рят-ник, — повторила по слогам Варвара Петровна. — Понял? Или повторить еще?
— Да, да. Я все понял, — качнул головой Иван Иванович. — Непонятно только одно: зачем переходить в курятник, если меня вполне устраивает коммунальная веранда?
— То, что устраивает мужа, не всегда может устраивать жену.
— Почему?
— А потому, что умной жене нужны советы мужа, как коню оленьи рога. И вообще, разговор окончен. Веранда сдается оптом на весь курортный сезон.
— Варенька! — простонал Иван Иванович. — Побойся бога! Укроти свой ужаснейший аппетит. У нас и так тесно, как в вагоне пригородного сообщения. Не квартира, а тарарам какой-то. Заблудный двор на росстанях.
— В тесноте — не в обиде. Поживешь в курятнике! — безапелляционно отрезала Варвара Петровна.
— Но ведь ты же знаешь, что мне сквозняк категорически противопоказан, — бросил веский довод Иван Иванович. — У меня суставной ревматизм, хронический катар верхних дыхательных путей, чихательное расстройство, и к тому же я председатель Гортопа. Не могу же я жить в курятнике и компрометировать себя в глазах отопляемого населения.
— А я, миленький мой, не могу жить без моржовой шубы! — категорически заявила Варвара Петровна. — Для такой красивой дамы, как я, отсутствие моржовой шубы противопоказано.
Купоросиха грациозно повернулась на пробковом каблуке и независимо пронесла свою обтекаемую комплекцию в раскрытые половинки двери. А Иван Иванович взял постель, раскладушку и молча побрел во двор к своему новому месту жительства.
…На дворе ярко светила луна, звонко пели цикады, где-то совсем рядом сонно плескалась река. Кругом стояла тишь и благодать. Однако Иван Иванович в эти лирические минуты был полностью лишен всех чувств, за исключением зрения. В позе бесприютного скитальца он стоял под ракитой и печально смотрел на ярко освещенные окна родного дома. Потом тихо покачал обнаженной головой и, издав шумный выдох, погребально произнес:
— Прощай, коммунальный уют! Прощай, дорогой очаг двадцатого века! Иван Иванович Купоросов покидает тебя и возвращается в кошмарное прошлое. Уходит в век лучины и фитиля. Снисходит, так сказать, до положения пухо-пернатых.
Он огляделся по сторонам и, выждав момент, чтоб никто из соседей не увидел, воровски шмыгнул в курятник.
…Первую ночь Иван Иванович спал плохо. Ему снились самые невероятные кошмары. То вдруг показалось, будто он превратился в петуха и сидел с курами на нашесте, то будто весь город собрался посмотреть, как председатель Гортопа спит в курятнике. А тут еще куриный переполох, чтоб ему ни дна ни покрышки! То сонный петух с нашеста свалился, то курица с испугу закричала по-петушиному. Словом, был не отдых, а сплошная каторга. Весь следующий день на работе Иван Иванович провел в мучительной зевоте. Только сомкнет веки, как перед глазами тут как тут появляется красногребый петух — и во всю глотку: «Ку-ка-ре-ку!»
Но, как говорится, лиха беда начало. Иван Иванович мало-помалу привык, втянулся и даже полюбил своих пернатых соседей. По вечерам помогал им усаживаться на нашесте и читал вслух брошюру «О пользе битого камня в повышении яйценоскости», а утром строго следил за дисциплиной и порядком слета кур с нашеста.
Однажды, когда Иван Иванович проводил очередную тренировку по занятию птицами «исходного положения» на нашесте, в курятник вошла супруга и строго сказала:
— Ваня, собирайся!
— Куда? — испуганно спросил Иван Иванович, почуяв в голосе жены недобрую нотку.
— «Куда», «куда»! — передразнила Варвара Петровна. — Ну что уставился, как воробей на кошку? Не на улицу ведь посылаю, а в
