потом он сел рядом и спросил: “Надеюсь, вы не сочтете меня слишком дерзким?..”» Миссис Смит тихо засмеялась и отхлебнула кофе.
Она как раз жарила бараньи отбивные, когда в дверном замке щелкнул ключ ее мужа. Миссис Смит вышла в гостиную. Они еще не совсем привыкли друг к другу, и потому миссис Смит не побежала мужу навстречу. Когда он прошел почти через всю комнату, к ней, и нежно коснулся ее лба губами, она растрогалась.
– Как поживает моя жена? – спросил он.
– Скучала по тебе. Дела идут хорошо?
– Да. Похоже, я все устроил.
– Знаешь, я сию минуту поняла, что даже не знаю, по вкусу ли тебе бараньи отбивные. Надеюсь, тебе понравится.
– Мое любимое блюдо, – ответил он. Войдя на кухню, он опустился на стул, на котором недавно сидела миссис Армстронг. – Ничего особенного сегодня не произошло?
– Нет. – Миссис Смит сосредоточенно оглядывала накрытый разномастной посудой стол. Уж в собственном доме у нее будет достаточно тарелок одного цвета и столового серебра. – Заходила соседка снизу.
Повисла минутная тишина. Потом мистер Смит безразлично поинтересовался:
– Что она хотела?
Миссис Смит аккуратно разложила на тарелках бараньи отбивные, горошек и добавила мистеру Смиту печеный картофель.
– Посплетничать, – ответила она. – Мы пили кофе, и она все говорила и говорила, я даже подумала, что она никогда не уйдет.
– О чем же она говорила? Не представляю, чем такая женщина могла бы заинтересовать тебя?
– Знаешь, я почти не слушала. Мечтала, чтобы поскорее от нее избавиться. Она обожает смаковать подробности убийств, такие ужасные, что я едва смогла допить кофе.
– О чем же она рассказала?
– Наверное, пересказывала сюжет фильма, – уклончиво ответила миссис Смит. – Бараньи отбивные прожарились?
– Прекрасно прожарились. – Мистер Смит взялся за вторую отбивную. – Ты прекрасно готовишь, – с некоторым удивлением заметил он. – Ко всему прочему ты еще и отличная повариха.
Миссис Смит тихо засмеялась.
– К чему – прочему? – уточнила она. – Я думала, ты женился на мне, чтобы было кому вести домашнее хозяйство.
– Кстати, насчет дома и хозяйства, – сказал мистер Смит. Проглотив баранину, он отложил вилку. – Почему бы нам не поехать за город сегодня, сразу после ужина, а не ждать до завтра?
– Я не против, – поколебавшись, согласилась миссис Смит. – Мне очень хочется поскорее увидеть наш дом.
– Так поехали – никому нет до нас дела. Какая разница, куда мы едем и когда. Переночуем в доме. Электричество подключено, вода есть – обойдемся.
– Хорошо, – кивнула миссис Смит. – Небольшие неудобства меня не пугают. В конце концов, у нас будет достаточно времени, чтобы сделать все так, как нам нравится.
– И тогда, – сказал будто бы сам себе мистер Смит, – я с самого утра займусь подвалом.
Медовый месяц миссис Смит
(Вариант 2)
Тайна убитой невесты
Войдя в бакалейную лавку, она явно прервала своим появлением разговор о себе и своем муже. Бакалейщик, что-то доверительно шептавший покупателю, перегнувшись через прилавок, торопливо выпрямился и указал на нее быстрым взглядом, а покупатель, старательно делая вид, будто изучает что-то в противоположной стороне, лишь спустя минуту обернулся и коротко, но пристально посмотрел на нее.
– Доброе утро, – поздоровалась она.
– Что вам сегодня предложить? – спросил бакалейщик, стреляя глазами налево и направо, убеждаясь, все ли видят, как храбро он разговаривает с миссис Смит.
– Много не нужно, – ответила миссис Смит. – Скорее всего, я уеду на выходные.
По магазину пронесся тихий, долгий вздох. Она явственно ощутила, как люди подступают ближе, – дюжина покупателей, бакалейщик, мясник, продавцы, все придвинулись к ней, ловя каждое слово.
– Маленькую буханку хлеба, – четко выговорила она. – Пинту молока. Самую маленькую баночку консервированного горошка.
– Не хватит до понедельника, – с удовлетворением произнес бакалейщик.
– Возможно, я уеду из города, – повторила она и снова услышала долгий вздох.
Она подумала: «Как же глупо мы все себя ведем. Я уверена ничуть не более, чем они, мы все только подозреваем, и, конечно, никто не может знать наверняка… но какой смысл покупать много впрок, если все испортится, сгниет, пока…»
– Кофе? – спросил бакалейщик. – Чай?
– Фунт кофе, пожалуйста, – с улыбкой попросила она. – Я очень люблю кофе. Думаю, выпью весь, прежде чем…
Повисла выжидательная пауза, и миссис Смит торопливо договорила:
– Еще четверть фунта сливочного масла и, наверное, две бараньи отбивные.
Мясник, тщетно притворявшийся безразличным, тут же упаковал бараньи отбивные и прошествовал через весь магазин, чтобы опустить сверток на прилавок, пока бакалейщик считал заказ.
«Пожалуй, единственное преимущество в нынешнем состоянии, – думала она, – мне нигде не приходится стоять в очереди. Все будто бы знают, как я тороплюсь доделать всякие мелочи. И еще, наверное, никто не хочет терпеть меня поблизости слишком долго, особенно как только рассмотрят и найдут новую тему для разговора».
Когда все покупки были сложены в сумку, и бакалейщик собрался передать ее через прилавок, он вдруг замешкался, будто набираясь храбрости что-то ей сказать. Она прекрасно понимала его настроение и даже примерно представляла, что он хотел ей поведать: «Послушайте, миссис Смит, – начал бы он трогательную речь, – мы вовсе не желаем совать нос не в свое дело, и, конечно, мы не то чтобы во всем совершенно уверены, но, мне кажется, вы должны бы уже заметить, что все происходящее ужасно подозрительно, и мы просто решили – тут он оглядит всех, приглашая присутствующих поддержать его, всех, от мясника до работников магазина, – мы поговорили и… как бы получше выразиться… мы поняли, что кто-то должен вам все рассказать. Люди, полагаю, и прежде ошибались в отношении вас? Или в отношении вашего мужа? Потому что, конечно, никто не хочет вот так запросто подойти к вам и высказаться, когда они вполне могут ошибаться. И, конечно, чем больше все об этом говорят, тем труднее понять, правы мы или нет…»
Мужчина в винном магазине сказал ей примерно такие слова. Впрочем, под ее холодным, строгим взглядом он постепенно стал заикаться и умолк. Аптекарь тоже начал было подобную речь, однако тут же покраснел и заключил: «Не мое это дело, пожалуй». Женщина в библиотеке, хозяйка пансиона, окинула нервным, оценивающим взглядом, соображая, знает ли она, сказал ли ей кто-нибудь, и в конце концов обошлась с ней на редкость мягко и терпеливо, как с неизлечимой больной, не способной вымолвить ни слова жалобы. В их глазах она – другая. И если весь этот ужас не существовал в реальности (а они надеялись, что существовал), ее, по их разумению, поглотило настолько невероятное и невыносимое оцепенение, что общие забота и треволнения более чем оправданы. А если же сей ужаснейший кошмар существовал на
