«ИНДЕЕЦ УБИТ ВО ВРЕМЯ СТЫЧКИ ВОЗЛЕ БАРА»
Можно и так сказать.
Рикки нанялся на работу в буровую бригаду в Северной Дакоте. Поскольку он был там единственным индейцем, его нарекли Вождем. А поскольку он был еще и новичком и, вероятно, не собирался задержаться надолго, именно его отправляли вниз регулировать натяжение цепи бура. Каждый раз, когда он возвращался, не потеряв ни единой конечности, он показывал большие пальцы всем на платформе, демонстрируя, что с его удачей ему ничего не грозит.
Рикки Босс Рибс.
Он смылся из резервации внезапно, когда его младший брат Чито умер от передоза в чужой гостиной; Рикки сказали, что телевизор там был настроен на канал, который просто все время показывал парковку у местного продуктового магазина. Рикки никак не мог избавиться от мысли о том, что этот канал смотрят только самые старые из старейшин. Такая жизнь все время напоминала о том, какой дерьмовой была резервация, такой тоскливой и никудышной. А его младший брат почти не смотрел даже нормальных каналов и не мог долго усидеть перед ящиком, он бы скорее листал комиксы.
Вместо того чтобы тащиться окольной дорогой в похоронной процессии и торчать на семейном участке кладбища позади Восточного Глейшера, за которым все припарковали свои машины на лесовозной дороге позади него, чтобы потом развернуться, подъехав прямо к могилам, Рикки сбежал в Северную Дакоту. Он планировал попасть в Миннеаполис – он там знал кое-кого из парней, – но на полпути туда узнал, что нефтяникам на буровую требуются рабочие, предпочтительно индейцы, потому что те от природы устойчивы к холоду. И поэтому они, возможно, не сбегут зимой.
Рикки во время разговора с мастером в оранжевом трейлере-бытовке кивнул, подтверждая эти домыслы. Черноногим плевать на холод, и – нет, он не сбежит от них в середине недели, бросив бригаду недоукомплектованной. Он умолчал лишь о том, что устойчивость к холоду приобретается не потому, что у тебя хреновая куртка, а просто через какое-то время перестаешь жаловаться на холод, так как от этого теплее не становится. И еще не сказал, что, получив первый зарплатный чек, он уедет в Миннеаполис, и поминай как звали!
Мастер, который с ним беседовал, был толстяком с обветренным лицом, светлыми волосами и жесткой бородой, похожей на проволочную губку для посуды. В тот момент, когда он потянулся через стол, чтобы пожать Рикки руку, и посмотрел ему в глаза, современный мир на долгое мгновение куда-то исчез, и эти двое перенеслись в брезентовую палатку: мастер был облачен в мундир кавалериста, и Рикки уже положил глаз на медные пуговицы его мундира. В тот момент он совсем не думал о бумаге на столе между ними, на которой только что поставил свою закорючку.
В последние несколько месяцев это случалось с ним все чаще и чаще. С той самой неудачной охоты прошлой зимой и до этого собеседования, и не прекратилось даже со смертью Чито на том диване.
Свое имя Чито получил не при рождении, но из-за веснушек и копны ярко-рыжих волос от этого прозвища ему так и не удавалось избавиться[1].
Рикки думал о том, как прошли похороны. Он гадал, стоит ли там сейчас большой чернохвостый олень, прижавшись носом к ограде из мелкой сетки, вокруг мертвых индейцев. И что на самом деле видит тот большой олень-мул, и не ждет ли он, пока все эти двуногие не уйдут?
Чито бы подумал, что это красивый олень, решил Рикки. Мальчишкой он никогда не соглашался вставать рано вместе с Рикки, чтобы пойти в лес на рассвете. Ему никогда не хотелось кого-нибудь прикончить, за исключением банок с пивом. Возможно, он стал бы вегетарианцем, если бы в резервации такое было возможно. Его ярко-рыжие волосы и без того служили мишенью для шуточек, и вздумай он питаться кроличьей едой, из тупых индейцев, жаждущих над ним поиздеваться, выстроилась бы целая очередь.
Но он все равно умер на том диване, даже не от чьей-то руки, просто сам наложил на себя руки, и после этого Рикки решил, что тоже выберется оттуда, пропади все пропадом. Конечно, он поработает «цепной обезьяной»[2] бригады недельку-другую. Да, он не против ночевать вчетвером с белыми парнями в покачивающемся на ветру трейлере. Нет, он не против того, чтобы быть Вождем, хоть и понимал: окажись он здесь в те времена, когда индейцы совершали набеги и загоняли бизонов, он и тогда был бы мелкой сошкой. Каким бы ни был эквивалент «цепной обезьяны» во времена стрел и лука, Рикки Босс Рибс занял бы именно это место.
В детстве он видел в библиотеке книжку с картинками о Разбитых Головах, или как там они назывались, – книжку об охоте на бизонов, как в старину индейцы из племени черноногих гнали одно стадо за другим к обрыву, с которого те и прыгали. Рикки помнил, что тем парнем, который набрасывал на плечи шкуру и бежал впереди бизонов, становился победитель соревнований по бегу, устраиваемых старейшинами между всеми мальчишками. Еще он лучше всех лазил по деревьям, потому что нужно быть не только очень быстрым, чтобы мчаться перед многотонной массой мяса, но и обладать крепкой хваткой, чтобы в последний момент в прыжке со скалы ухватиться за веревку, которую заранее оставили там мужчины, и повиснуть на ней под обрывом, в безопасном месте.
Каково было сидеть там, пока бизоны, вытянувшие вперед ноги в ожидании приземления, с мычанием проплывали по воздуху вниз на расстоянии вытянутой руки?
Что ты чувствовал, когда добывал мясо для всего племени?
Они почти сделали это в прошлый День благодарения: он, и Гейб, и Льюис, и Касс, они намеревались это сделать, собирались хоть раз стать индейцами-добытчиками, планировали показать всем в Браунинге, как это делается, но потом повалил густой, мокрый снег, и все покатилось к чертям, а Рикки оказался здесь, в Северной Дакоте, как будто не мог придумать ничего лучше, чем явиться сюда из холода.
Проклятие.
В Миннеаполисе он собирался добыть себе только тако[3] и постель.
Но пока что сойдет и пиво.
Бар был битком набит исключительно рабочими с буровой. Пока никаких драк, но все еще впереди. Там был еще один индеец, кажется, из племени дакота, он сидел в углу возле бильярдных столов, обхватив руками бутылку. Он кивнул Рикки, и Рикки кивнул в ответ, но у этих двоих было так же мало общего, как у Рикки с его бригадой.
Его внимание больше привлекала блондинка-официантка, лавирующая с подносом пустой посуды в гуще толпы. Пятьдесят пар глаз следили за ней с одобрением. Рикки она показалась похожей на ту высокую девушку, с которой Льюис в июле сбежал в Грейт-Фоллз, но она, наверное, уже бросила его, а значит, сейчас Льюис сидит в точно таком же баре, как этот, и точно так же сдирает со своего пива этикетку.
