холоде — а, скорее всего, и вовсе был бы мертв; такие люди, как Конфуций, наверняка не привыкли оставлять свидетелей.
Пожалуй, мы все-таки еще не настолько близки.
— Не переживай, — говорит мне Конфуций, вновь принимаясь копаться в бумагах, — ближе к отъезду я расскажу тебе все, что сможет помочь тебе выжить. А пока что давай вернемся к математике. С арифметикой у тебя все неплохо... Давай проверим основы геометрии.
С этими словами Конфуций протягивает мне лист бумаги, на котором начерчен круг с точкой посередине и отрезком, ведущим из этой точки к окружности.
— Длина этого отрезка три сантиметра, — вещает Конфуций из своего кресла. — Сможешь ли ты на основе этого вычислить длину окружности и площадь круга?
Я немного копаюсь в памяти своего прошлого я. Затем начинаю рассуждать вслух:
— Длина окружности — это диаметр, умноженный на «пи»...
— Стоп, стоп. — Конфуций явно озадачен. — Так ты знаешь о том, что такое «пи»?
— Ну вроде как да. Это такое... постоянное число. Три целых, четырнадцать сотых... ну, приблизительно.
Конфуций мотает головой.
— Во-первых, это не просто некое абстрактное постоянное число, а, собственно, то самое отношение длины окружности к ее диаметру. Во-вторых, три и четырнадцать — слишком мало.
— Простите?
— Если дело дойдет до изучения метафизических фракталов, тебе понадобится куда более точное число. Три, один четыре один пять девять два шесть пять три пять. Это тот минимум, что ты должен запомнить. Если все будет совсем плохо, то дели триста пятьдесят пять на сто тринадцать — это даст тебе шесть верных знаков после запятой.
Я киваю, хотя слова о метафизических фракталах меня немного пугают.
— Значит, пи умножить на три по два... — Тут мне приходится потратить почти полминуты, чтобы перемножить числа в уме. — Восемнадцать целых и... восемьдесят пять сотых? Если округлить.
— Допустим. А площадь?
— «Пи» «эр» квадрат, — выуживаю я из памяти. — Двадцать восемь целых... двадцать семь сотых сантиметра квадратных.
— Пойдет. Двигаемся дальше...
Конфуций тянется через стол, забирая у меня лист.
— Погодите, лорд Минэтоко. Я немного не понимаю... Как вообще вся эта арифметика, все эти вычисления — как они могут пригодиться... в том, что вы делали с теми болотниками?
— Само собой, ты не понимаешь. И если бы я мог ответить тебе на этот вопрос за пару минут, студенты Метафизического Университета не занимались бы там годами. Видишь ли, Грэй, все физические законы нашего мира так или иначе подчинены математике. Наловчившись разбираться в этих вездесущих математических связях, ты сможешь менять их по своему усмотрению. Но это очень опасно — например, если бы я чуть ошибся с объемом пространства, на котором искажал гравитацию, тебя могло бы затянуть вместе с болотниками. Ну а когда речь идет об изменении материи... любая математическая ошибка чревата тем, что тебя самого может расплющить за доли секунды. Метафизика — очень, очень опасная наука, Грэй. Но при этом она предоставляет массу возможностей — возможностей, что могут изменить этот мир.
Возможности, что могут изменить мир... Я даже не знаю, как на это реагировать. Первые пару дней, проведенные на Тальдее, я думал исключительно о собственном выживании. По сути, только сейчас я начинаю по-настоящему осознавать возложенный на меня груз ответственности. У меня есть шанс чего-то добиться... Быть может, даже получить славу, богатство и власть... Вот только хочу ли я этого? С одной стороны, конечно же да. Кто в здравом уме и твердой памяти станет отказываться от такого? С другой же стороны... Даже не знаю. Я здесь незваный гость. Это чужой мне мир. Имею ли я право что-то менять, во что-то вмешиваться? Не стану ли я лишь марионеткой в руках лорда Конфуция-Минэтоко?
Ставки действительно очень высоки.
К тому же, как говорил один мудрец, чем больше сила, тем больше ответственность, Питер. Я вроде бы не Питер и никогда им не был, но целиком с этим согласен. Ответственность — вещь рискованная. Смогу ли я разобраться во всех тонкостях этого мира и действовать правильно? Пока что я совсем в этом не уверен.
Мои размышления на тему «быть или не быть» бесцеремонно прерываются стуком в дверь кабинета лорда Конфуция. Тот в изумлении вскидывает брови — похоже, старик совсем не ожидает гостей.
— Да?
Дверь открывается, и на узорчатый ковер кабинета заходят — точнее, забегают — Лиара и Элейн.
— Лорд Минэтоко! — Лиара требовательно упирает кулачки в бока и сводит брови над переносицей. — Мы с Элейн требуем, чтобы... — Лиара замолкает, увидев, что за столом напротив Конфуция сижу я — по всей видимости, она рассчитывала на чуть более... конфиденциальный разговор. И все же она продолжает, пусть и с чуть меньшим напором: — Мы требуем, чтобы нам с Элейн позволили отправиться в Тальданор!
Конфуций не без интереса подпирает рукой левую щеку.
— Неужели?
— Фан Лин тяжело ранен! Даже если он и оправится в ближайшие дни, ему будет слишком тяжело в дороге. Кто-то должен за ним приглядывать! Кто-то кроме... — Я ловлю косой взгляд в свой адрес. — Кроме лорда Грэя.
Элейн, стоящая позади Лиары, делает несколько решительных кивков — мол, подписываюсь под каждым сказанным словом, и плевать, что все это задумка Лиары, а я на самом деле не при делах.
— Моя ненаглядная внучка. — Отдаю должное, Конфуций весьма умело
