Как же рядовые советские граждане при Сталине взаимодействовали с людьми, облеченными властью? Взятка была одной из многих неофициальных практик, которые мы называем «коррупцией». Ее можно рассматривать как особую форму неформальных отношений, позволявших многим индивидам, как должностным лицам, так и рядовым гражданам, улаживать дела. Взяточничество представляло собой один тип неофициального обмена между представителями государственной власти и населением. Еще один тип – блат, или взаимные одолжения по знакомству. Социолог Алена Леденева проводит различие между блатом, который не противозаконен, основан на известной степени доверия и дружеских отношениях, не требует немедленной отплаты, – и взяточничеством, которое не обязательно вытекает из личных отношений, предполагает некий платеж и ожидание чего-то взамен, а также является нарушением уголовного кодекса1. Взятка – единовременная выплата, наличными или другими ценностями, при отсутствии отношений между платящим и получающим, тогда как блат подразумевает продолжительные взаимоотношения, основанные на знакомстве и взаимных услугах, а не разовых денежных или иных подарках.
Подобные взаимодействия между должностными лицами и остальным населением проливают свет на те формальные части системы, которые не работали, как планировалось, и подчеркивают брешь между «потребительским» спросом и крайне ограниченным предложением самых необходимых товаров и услуг. Они также позволяют нам изучить опыт рядовых индивидов и драму сложного выбора, который им приходилось делать во времена величайшей нестабильности. Рассматривая этот выбор, не будем впадать в морализаторство, в равной мере неисторичное и самонадеянное. По западным стандартам, взяточничество есть отклонение от нормы. Однако осуждение взяточничества, которое находишь в большей части написанного журналистами и наблюдателями (да и некоторыми учеными), почти никогда не принимает во внимание политические или культурные традиции. В данной книге утверждается, что во многих случаях взяточничество для замешанных в нем вовсе не было отклонением. Порой операции, криминализованные как взяточничество, представляли собой действия, которые многие люди полагали отвечающими человеческим потребностям и ценностям.
Обычно взяточничество считают либо преступлением (при чисто юридическом или криминологическом подходе), либо личным прегрешением (морально осуждаемым злом). Чаще всего, пожалуй, государства видят во взяточничестве и преступление против общества, и некий индивидуальный порок. Советский режим, подобно большинству других, разделял эту точку зрения, осуждая взяточничество одновременно как форму серьезного профессионального правонарушения и как осквернение основополагающих «советских ценностей». Предположу, что иногда сделки со взятками полезнее рассматривать как вид «искусства» – практику, которую мы можем представить своеобразными переговорами, обусловленными культурными контекстами и установками, нежели просто как социально опасное преступление или нравственное зло.
Хотя годы позднего сталинизма являлись переходным периодом, некоторые постоянные факторы наложили свой отпечаток и на этот этап советской истории. Как мы видели, трудности послевоенного восстановления при острой нехватке продовольствия, жилья и других предметов первой необходимости порождали, с одной стороны, огромный спрос на товары и услуги, а с другой стороны, богатые возможности для должностных лиц, способных незаконно приобретать и предлагать их. Партийные руководители с переменным успехом пытались вести борьбу против таких злоупотреблений служебным положением. Неудивительно, что давние традиции «корыстного дарения», по выражению Катрионы Келли, оказалось невозможно уничтожить2.
Народное представление о взятке
Государство с успехом внедрило идею, что советские граждане имеют права на определенные услуги, гарантированные Конституцией СССР 1936 г. (известной как сталинская конституция). В период позднего сталинизма мысль, что государство не выполняет своих обязательств перед населением, кажется, стала общепринятой точкой зрения, о чем свидетельствует огромное количество жалоб в суды и прочие ведомства по поводу таких вещей, как, например, квартиры, и ходатайств о пересмотре «несправедливых» приговоров. Необходимость платить взятки в известной степени подкрепляла ощущение несостоятельности государства. Историк Елена Зубкова подчеркивает, что в тот период население, как правило, смотрело на государственную власть и ее представителей как на некую абстрактную неизменную силу, на которую отдельный человек крайне редко может повлиять. В то же время и для высшего руководства, и для населения главной мишенью критики служили некомпетентность и прегрешения местных должностных лиц, или «ближайшей власти»3. Возмущение злоупотреблениями местных бюрократов распространилось повсюду. В свете такого отношения нетрудно представить, что многие люди считали взятки необходимостью, будучи уверены в своем праве использовать любые имеющиеся у них средства, дабы получить то, что государство им должно, а его бесчестные или неумелые бюрократы не дают. Рассуждая так, они, скорее всего, были уверены, что взятка государственным чиновникам не заслуживает наказания, поскольку один человек не может «повредить» этому безличному государству с его откровенно коррумпированной местной администрацией.
Учитывая чрезвычайно тяжелые условия во время и после войны, у многих росло ощущение, что они вправе притязать на компенсацию принесенных в войну жертв4. Однако ввиду недостаточного производства вкупе с несправедливым и неэффективным распределением режим был неспособен убедить людей, что это государство – их и, стало быть, воруя у государства, они обкрадывают себя. Мелкое взяточничество (вместе с мелким воровством государственной собственности и спекуляцией) часто рассматривалось как часть необходимой стратегии выживания5. Перед судом взяткодатели упирали на свое отчаянное материальное положение. Многие думали, что взятка может быть морально оправданным решением, когда речь идет о том, чтобы свести концы с концами или добиться какого-то подобия справедливости.
Постоянно сталкиваешься с тем, что советские граждане проводили нравственное различие между дачей и получением взятки. Власти, разумеется, выражали беспокойство по поводу подобного умонастроения. Немало людей, видимо, полагало, что госслужащий, берущий взятку, совершает гнусное преступление, которое заслуживает наказания. Взяточников называли, в числе прочих нелестных эпитетов, «кровопийцами» и «кровососами»6. С другой стороны, взяткодателей считали невинными жертвами, вынужденными расставаться со своими жалкими грошами или другим имуществом, чтобы заставить систему работать как надо либо сделать жизнь сколько-нибудь сносной. Как указывает Кэролайн Хамфри, само русское слово «взятка» (от глагола «взять») перекладывает ответственность на берущего и намекает на определенную степень вымогательства. Это контрастирует с английским словом «bribe» (имеющим значения «взятка» и «подкуп»), которое подразумевает, что дающий в такой же мере выступает инициатором (и манипулятором) в соглашении7. (Французские слова, обозначающие дачу взятки, тоже, подобно английским, указывают на важнейшую роль «покупателя» в отношениях: «acheter» [другое значение «покупать»], «soudoyer» [другое значение «содержать на жалованье»], «donner un pot de vin» [в прямом значении – «давать надбавку к условленной цене или подарок за содействие, магарыч»].) Свидетельства, почерпнутые из советских судебных дел, просьб и писем, показывают, что эти две стороны монеты (дескать, должностные лица, берущие взятки, – бесчестные преступники, которых советская власть должно беспощадно карать, а те, кто предлагает им плату, ни в чем не виноваты и всего лишь закономерно пытаются смягчить свою горькую долю) уживались в сознании многих советских людей8.
