отрицать, что электрон воплощает в себе самую безупречную, абсолютную и непоколебимую логику, которую доводилось встречать в природе. Взгляните на это.
Брин подошел к вешалке, опустил руку в карман своего пальто, достал плоский продолговатый сверток, внутри которого находился предмет, напоминавший средних размеров складную фотокамеру, и, с сияющими от восторга глазами выставив вещицу на всеобщее обозрение, взволнованно воскликнул:
– Видит бог, Хановер! Думаю, вы правы. Только взгляните на этот красноречивый усмиритель злых языков и воинственных идей, на непревзойденный способ разрешения всех конфликтов! За ним остается последнее слово. Когда он говорит, короли и императоры, шантажисты и фальсификаторы, книжники, фарисеи и заблудшие мыслители умолкают. Навсегда умолкают.
– Включите устройство, – ухмыльнулся Хаас. – Может быть, тогда Хановер наконец-то заткнется.
Все рассмеялись, но увидев, что Брин глубоко задумался, тут же смолкли и в тишине стали свидетелями принятого решения.
– Хорошо, если настаиваете, устройство заговорит, – в наступившей тишине проговорил изобретатель и достал из жилетного кармана простые бронзовые часы. – Это будильник швейцарской работы на семнадцати камнях. Сейчас полночь. Наше перемирие, – поклонился он Драгомилову, – истекает в час. Смотрите, я устанавливаю будильник ровно на одну минуту второго. – Он показал отверстие в похожем на фотокамеру устройстве. – Видите эту прорезь? Она сконструирована специально, чтобы туда поместились часы, что я и делаю: помещаю часы в прорезь. Слышали металлический щелчок? Сработал автоматический замок. Теперь уже никакая сила не вернет часы обратно. Время потекло, и остановить его невозможно. Все, кроме самого голоса, изобретено и создано мной, а голос принадлежит великому японцу Накатодаке, умершему в прошлом году.
– Всего лишь записывающий фонограф, – разочарованно проговорил Хановер. – А мне показалось, что вы упомянули взрывчатые вещества…
– Голос Накатодаки и есть взрывчатое вещество, – пояснил Брин. – Если кто помнит, Накатодака был убит в лаборатории собственным голосом.
– Формозная реакция! – понимающе кивнул Хаас. – Да, теперь вспоминаю.
– И я тоже, – шепнул Холл Груне. – Накатодака был великим химиком.
– Насколько я понимаю, секрет умер вместе с ним, – заметил Старкингтон.
– Так думал весь мир, – возразил Брин. – Но формула была обнаружена японским правительством, а потом украдена из военного ведомства одним революционером. – В голосе зазвучала гордость. – И вот перед вами первый изготовленный на американской земле формоз – прибор с функцией взрывного устройства. И создал его я!
– О господи! – воскликнула Груня. – Но ведь как только гениальное изобретение сработает, все мы взлетим на воздух!
Брин удовлетворенно кивнул.
– Если останетесь здесь, то погибнете вместе с нами. А обитатели квартала решат, что произошло землетрясение или очередное нападение анархистов.
– Немедленно остановите свой адский прибор! – в ужасе потребовала Груня.
– Не могу. В этом и заключается высшая красота. Как я только что доложил Хановеру, здесь в идеальной гармонии действуют логика химии, логика механики и логика времени. Ни одна сила на свете не способна нарушить высшее единство. Любое механическое вмешательство лишь ускорит взрыв.
Груня вцепилась в руку Холла и устремила на него беспомощный взгляд, полный отчаянной мольбы, однако Хановер восторженно склонился над адской машиной и в новом приступе эйфории принялся ее рассматривать.
– Чудесно! Гениально! Брин, от всей души поздравляю с успехом! Теперь с помощью вашего устройства мы сможем улаживать конфликты между странами и поднимем мир на новый, более совершенный уровень развития. По сравнению с этим изобретением санскрит не больше чем легкое развлечение. Вот где заключена сила и эффективность. Непременно займусь изучением взрывчатых веществ… Луковиль, вы правы: элементарные частицы содержат мораль, разум и логику.
– Не забывайте, дорогой Хановер, – опроверг мнение коллеги Луковиль, – что за механизмом, химией и абстракцией времени скрывается деятельность человеческого ума – изощренного, изобретательного, пытливого…
Однако Уинтер Холл не позволил договорить. Вскочив так стремительно, что опрокинулся стул, мгновенно привлек всеобщее внимание.
– Безумцы! Сидите здесь, словно моллюски! Неужели не понимаете, что эта чертова штука взорвется?
– Не раньше чем в одну минуту второго, – мягко проговорил Хановер. – К тому же Брин еще не изложил собственные планы.
– За слепой бессознательной силой стоит всевидящий человеческий разум, – насмешливо вставил Луковиль.
Старкингтон склонился к Холлу и вполголоса проговорил:
– Только представьте этот эпизод на театральной сцене, когда в зале присутствует публика с Уолл-стрит. Что за паника поднялась бы!
Однако Холл лишь досадливо отмахнулся и обратился к создателю устройства:
– Послушайте, Брин, в чем заключается ваше намерение? Что касается нас с мисс Константин, то мы сейчас же, без промедления, уйдем отсюда.
– У нас в запасе еще масса времени, – ответил хранитель всесильного голоса Накатодаки. – Готов подробно изложить свои соображения. Как известно, перемирие истекает ровно в час, а я нахожусь между нашим дорогим шефом и дверью. Выйти через стену он не сможет, а путь к двери прегражден мною. Все остальные могут покинуть помещение, а я останусь вместе с ним. Взрыв неизбежен, предотвратить ход времени невозможно. Через минуту после завершения перемирия последний заказ бюро будет выполнен. Прошу прощения, дорогой шеф, одну секунду. Прежде я сказал, что не в состоянии прервать запущенный в устройстве процесс, но в моих силах ускорить действие. Видите, как большой палец легко касается расположенной в этом углублении кнопки? Одно энергичное нажатие, и прогремит взрыв. Теперь, как логически мыслящий, благородный человек и верный товарищ, вы не можете не понять, что любая ваша попытка выйти за дверь мгновенно убьет всех нас, а также вашу дочь и вашего временного секретаря – будущего зятя. Именно поэтому вы не сдвинетесь со своего места. Хановер, мое намерение неизменно: останусь здесь и в одну минуту второго погибну вместе с шефом. Чертеж устройства найдете у меня в спальне, в верхнем ящике секретера.
– Сделай же что-нибудь! – взмолилась Груня, обращаясь к Холлу. – Ты должен спасти отца!
Уинтер, который недавно вернулся на свое место, снова поднялся, отодвинул бокал в сторону и, упершись ладонью о стол, начал тихим, но мгновенно привлекшим почтительное внимание голосом:
– Джентльмены, до сих пор, несмотря на ненависть к убийству, я считал необходимым уважать определяющие ваши действия идеи, но теперь должен поставить под вопрос мотивы избранной тактики.
Холл повернулся к настороженно следившему за ним Брину и с вызовом произнес:
– Скажите, вы и в самом деле хотите умереть? Если поплатитесь собственной жизнью за возможность лишить жизни шефа, то тем самым нарушите принцип, согласно которому любая акция должна быть обусловлена виной жертвы. В каких же преступлениях вы считаете себя виновным, если считаете вынесенный смертный приговор справедливым?
По достоинству оценив тонкость и изящество аргумента, Брин улыбнулся. Все остальные терпеливо и с интересом ждали ответа.
– Видите ли, – невозмутимо заговорил бактериолог, – все мы, агенты бюро, сознаем, что вполне можем погибнуть во время акции – такова
