он, когда лицо пришельца осветилось слабой луной.
– Видел ли ты беглеца? – ответил пришелец вопросом на вопрос.
– Это зависит от стоимости ответа. Я скопец и подслеповат, но не настолько, чтобы не увидеть бегущего. Дай мне денег, и я скажу тебе всё.
– Зачем оскоплённому деньги? Ведь ты даже не сможешь потратить их на утехи продажной любви.
– И не собирался тратить золото впустую, – усмехнулся скопец. – Просто ни одна женщина не пойдёт замуж за такого, как я, если у него не будет денег.
– Хорошо, – кивнул преследователь, – я дам тебе два золотых.
– Три.
– Я дам тебе три золотых.
Евнух удовлетворённо кивнул и протянул руку.
– Так видел ли ты беглеца? – три лунно–жёлтых кругляшка звякнули, перейдя из руки преследователя в потную ладонь евнуха.
– Я видел множество беглецов. Всегда кто–то от кого–нибудь бежит в этом мире.
– Мне нужен один. Тот, который.
– Он прошёл через деревню три часа назад.
– Прошёл?.. Разве он не бежал? На лице его не было отчаяния безысходности? Страха перед тем мгновением, когда моя рука схватит его за волосы? Разве он не прислушивался на бегу, боясь учуять топот моих ног за спиной?
– Ничего этого не было. Он не торопясь прошёл через деревню и даже остановился у колодца, чтобы напиться. Спокойно поговорил с нашим пастухом. Зашёл в лавку, чтобы купить пару лепёшек и варёных яиц на дорогу.
– Не торопясь…
– Быть может, он не знает, что ты преследуешь его.
– Что ты говоришь, скопец! – разгневался преследователь. – Он не может не знать. Иначе зачем бы ему бежать.
– Он не бежал, говорю тебе.
– Наверное, уже совсем обессилел и смирился с близким концом.
– Тебе лучше знать, – пожал плечами евнух и отвернулся, чтобы спрятать деньги.
– Я ухожу, – сказал преследователь. – Разнеси по деревне, что место паромщика свободно.
– Неужели?! – обрадовался евнух. – Неужели старый паромщик наконец–то сдох?!
– Да, я убил его.
– Что ж, спасибо тебе, добрый человек, теперь у меня есть и работа! – улыбнулся скопец, направляясь к реке.
3
Уже через минуту гадалка прокляла тот день, когда её сумасшедший отец наполнил жизнетворным семенем утробу своей жены.
– Я проломлю тебе голову, – сказал преследователь, садясь за стол у камина, напротив гадалки. – Вот этой кочергой. Если твоё предсказание окажется неправильным.
– Моё предсказание не может быть правильным или неправильным, и оно не способно изменить судьбу.
– Тогда какой в нём прок?
– Это каждый решает для себя сам. Я всего лишь гадалка.
– Понятно. Бойся неправильного предсказания, гадалка.
– Всегда боялась.
– Теперь бойся ещё больше.
– Уже боюсь.
– Тогда начинай предсказывать.
Горсть медяков звякнула о стол, рассыпанная рукой женщины. Она принялась рассматривать монеты, то шевеля губами, то скорбно поджимая их.
– Твоё селение ждёт неурожай, – сказала она через минуту.
– Мне плевать на урожай. Мне нужен беглец, – сурово произнёс преследователь, и рука его потянулась к кочерге, прислонённой к очагу.
– Через полтора года король умрёт, – продолжала гадалка.
– Счастливый путь ему, – равнодушно отозвался преследователь.
– Твоя сестра родит двойню.
– Придётся сдать в приют – ей не прокормить ещё двоих.
– Через три месяца после смерти короля начнётся великая война, и…
– Ты скажешь мне что–нибудь о беглеце? – оборвал преследователь гадалку. – Где и когда я догоню его?
– Об этом мне ничего не известно, – отвечала та.
– Плохо, – пожал плечами преследователь и размозжил ей голову кочергой.
Огонь в камине полыхнул напоследок и угас.
– Сколько я должен тебе за гадание? – спросил преследователь, бросая кочергу на угли. Приставший к ней окровавленный рыжий локон затрещал.
– Один сребреник, – отвечала истекающая кровью гадалка.
Преследователь бросил на стол монету и направился к выходу. Глаза его тускнели усталостью бесконечной погони, он еле волочил ноги. Белый кругляшок серебра затерялся в россыпи меди.
– Зачем ты умертвил меня? – спросила предсказательница, выходя вслед за своим убийцей на крыльцо.
– Ведь я предупреждал, что разнесу тебе голову за неправильное предсказание.
– Но я всё предсказала правильно!
– Ты ничего не поведала мне о главном, гадалка.
– Быть может, никакого беглеца и вовсе нет?
– Если ты не сдохнешь сейчас и будешь продолжать молоть разную чушь, я ударю тебя кочергой ещё раз!
– Хорошо, я умру, – вздохнула гадалка и замертво повалилась на ступени.
4
– Как неожиданно пришла зима! – вздохнул старый вождь, провожая глазами падающие снежинки.
– Зима всегда приходит неожиданно, – кивнул ещё более старый жрец.
– Это так, – грустно улыбнулся вождь. – Каждый раз мы ждём её с самого лета, и каждый раз ей удаётся нас обмануть.
Он повернулся к гостю, сидящему у костра:
– Кто ты, человек?
– Не знаю. Или не помню.
– Что привело тебя в наши земли?
– Не что. Кто.
– И кто же?
– Беглец. Видели вы его?
– В своей жизни я видел много беглецов, – задумался вождь. – Который из них тебе нужен?
– Тот самый.
– Многие хотели бы догнать этого беглеца, – вмешался жрец. – Многих преследователей я знал.
– Он – мой, – отвечал преследователь. – Поэтому никто и не догнал его.
– Все мы чьи–нибудь беглецы, – задумчиво помотал головой жрец. – И все мы чьи–нибудь преследователи. Воистину, мир состоит из тех, кто бежит и тех, кто догоняет.
– Это так. Но у меня нет времени на мудрые мысли, – напомнил преследователь.
– Но наверняка найдётся часок, чтобы выпить с нами доброго вина, – радушно улыбнулся вождь. – Урожай был хорош.
– Я не могу пить вино, пока не догоню его. Не могу ни есть мясо, ни любить женщин, ни радоваться вновь народившимся, ни провожать ушедших, ни бросать зерно в землю, ни пожинать спелые колосья… Мне нужно догнать его.
– И что будет, когда ты его догонишь? – вопросил жрец.
– Я успокоюсь, – отвечал преследователь, поднимаясь и на дрожащих от усталости ногах направляясь к дороге.
– Ради этого стоит умереть вдали от дома, – кивнул вождь.
– Я не собираюсь умирать, – возразил преследователь, не оборачиваясь.
– Зима всегда приходит неожиданно, – усмехнулся жрец.
5
– Когда–то я тоже преследовал его, – сказал умирающий, ложась вдоль дороги, утопающей в весенней слякоти.
– Его?
– Ну или другого, не всё ли равно.
– Мне – нет, – покачал головой преследователь опускаясь в грязь, рядом с умирающим.
– Когда–то мне тоже было не всё равно, – печально улыбнулся тот. – С тех пор прошло и десять, и двадцать лет, а потом – ещё больше. И многое изменилось.
– Главное – не меняется.
– Меняется в первую очередь именно главное. И только второстепенное остаётся неизменным. Я слишком поздно это понял.
– Просто ты позволил отчаянию съесть себя, – возразил преследователь, наблюдая, как тает в грязной луже белая монета его плевка.
– Я не позволял, – слабо качнул головой умирающий. – Да оно и не спрашивало позволения… Сколько уже месяцев или лет гонишься ты за ним?
– Не считал, – пожал
