с избытком возмещалось чудовищной силой ударов. По кому бы я ни попадал, второго удара уже не требовалось. Вот ко мне ринулся смуглый бородач; он присел, пытаясь проскользнуть под моим мечом и достать меня снизу. Нагрудник защитил мое тело, бородач же без сознания растянулся на земле: я сверху вниз вмазал ему по темечку рукоятью.
Они кружились, тщетно силясь уязвить меня своими короткими клинками. Двое, пытавшиеся подобраться достаточно близко, рухнули с разрубленными головами. Потом один все-таки дотянулся копьем, нацелив его через головы товарищей, и ранил меня в бедро. Я взревел от ярости и сделал немыслимый выпад, пришпилив его, точно крысу. Но выпрямиться не успел. Чей-то меч полоснул меня по руке, еще один сломался о шлем. Я зашатался и вычертил мечом отчаянную дугу, стараясь отбросить врагов... Копье ударило меня в правое плечо. Я свалился наземь, но кое-как поднялся. Пикты висели на мне гроздьями, полосуя кинжалами и просто ногтями. Каким-то невозможным усилием я стряхнул их с себя долой. Я чувствовал, как жизнь вытекает вместе с кровью из моих многочисленных ран. Тогда я взревел, как лев, и рванулся в самую гущу. Боевое бешенство берсерка ликовало во мне. Я шел напролом, рубя налево и направо, и только доспехи были мне защитой от мечей, обрушивавшихся со всех сторон. Я плохо помню, что там происходило, — сплошной кровавый кошмар. Меня сбивали с ног бессчетное количество раз. Я вставал. Правая рука висела плетью, но левая без устали орудовала мечом. Слетали с плеч чьи-то головы, чьи-то руки улетали в сторону, подрубленные в локте... Потом я свалился окончательно. Я еще силился замахнуться мечом, но ослабевшая ладонь даже не могла как следует обхватить рукоять.
Добрая дюжина копий немедленно уперлась мне в грудь, но кто-то мгновенно отшвырнул от меня нападавших, и голос, могущий принадлежать только вождю, властно изрек:
— Остановитесь! Этому человеку должна быть дарована жизнь.
Смутно, словно сквозь густой туман, я увидел темное худое лицо. Я захотел приподняться, чтобы получше рассмотреть говорившего, и это мне удалось.
Это был жилистый темноволосый мужчина, ростом мне едва по плечо, но тем не менее наделенный силой и гибкостью леопарда. Он был облачен в простую облегающую одежду, а все его оружие составлял прямой длинный меч. Внешностью своей этот человек походил на пиктов не больше, чем я сам. И все-таки чувствовалось между ними некоторое родство...
Все это, впрочем, я замечал смутно, ибо ноги с трудом держали меня.
— А я уже тебя видел, — выговорил я, с трудом ворочая языком. — Я часто замечал тебя в передних рядах, когда мы сражались... Ваши вожди нечасто показываются на поле битвы, но ты всегда водишь пиктов на приступ... Кто ты такой?
Внятного ответа я не услышал: небо, земля и лица воинов завертелись у меня перед глазами, и я рухнул в траву. Уже как бы издалека до меня донесся голос странного воина, приказавшего:
— Перевяжите его раны, а когда придет в себя, дайте ему еды и питья.
Он говорил по-пиктски, но я неплохо понимал этот язык. Я успел набраться от пиктов, приходивших к Адрианову Валу торговать.
Я смутно чувствовал, как они возились надо мной, исполняя повеление своего вожака. Когда я открыл глаза, меня щедро напоили местным напитком вроде вина — пикты гонят его из вереска. Тут уж силы окончательно покинули меня, и я крепко уснул на убогом травяном ложе. Долгий путь, раны и напряжение битвы так измотали меня, что на какое-то время я и думать забыл о том, что нахожусь в плену у дикарей.
Когда я окончательно вернулся к реальности, луна стояла, уже высоко в небе. Первым делом я ощутил, что с меня сняли и доспехи и шлем. Потом я заметил нескольких вооруженных пиктов, охранявших меня. Они увидели, что я открыл глаза и зашевелился, и знаками велели мне встать и следовать за ними. Мы пошли через вересковое поле и через некоторое время достигли высокого голого холма, на вершине которого виднелся горящий костер. На камне возле огня сидел странный темнолицый вождь, а вокруг него, точно духи Темного мира, молчаливым кольцом расположились воины-пикты.
Мои спутники подвели меня к костру и поставили перед вождем. Я смотрел на него без вызова, но и без страха. Я очень явственно ощущал: передо мной был человек, не похожий ни на кого, виденного мною раньше. Я чувствовал исходившую от него силу, чувствовал окружавшую его ауру власти, так резко отличавшую его от простых смертных. Казалось, он взирал с вершин, недосягаемых для обычного человека. Кто, глядя в непроницаемое лицо, взялся бы угадать его мысли, как будто вобравшие мудрость многих веков?..
Он сидел, подперев рукой подбородок и устремив на меня неподвижный взгляд бездонных черных глаз. Он спросил меня:
— Кто ты?
И я ответил:
— Я гражданин Рима.
— Стало быть, римский солдат, — сказал он. — Один из тех волков, что уже не первое столетие терзают и рвут на части этот мир...
Воины тихо зароптали у него за спиной. Их перешептывание было еле слышным, точно вздох ночного ветерка, и вместе с тем зловещим, словно лунный блик на ощеренных волчьих клыках.
— Есть, однако, люди, которых мой народ ненавидит даже больше, чем римлян, — сказал вождь. — Так ты, говоришь, римлянин?.. Не похоже, чтобы ты лгал. Видно, римляне теперь рождаются более рослыми. А что за причина сделала твою бороду светлой, словно льняная кудель?
Я понял, что он издевается надо мной, и выпрямился, откинув голову. Правду сказать, при мысли обо всех мечах, направленных мне в спину, по шкуре у меня побежали мурашки, но ответил я гордо:
— По рождению я норманн.
Орда, сидевшая за спиной у вождя, при этих словах разразилась дикарскими воплями, в которых сквозила кровожадная ярость. Воины подались вперед, готовые броситься на меня... Повелительный жест вождя заставил их немедленно замереть, а потом отползти назад, — только глаза зло горели из темноты. Сам вождь все это время пристально смотрел на меня.
— Люди моего племени не блещут умом, — сказал он. — Иначе они не питали бы к вам, северянам, большей ненависти, чем к римлянам. Дело в том, что норманны постоянно разоряют наши побережья. Однако ненавидеть следовало бы все-таки Рим...
— Но ты-то не пикт! — вырвалось у меня.
— Я родом со Средиземного моря.
— Но в какой части Каледонии есть подобное...
— Я говорю о том, которое называет Средиземным весь мир.
