трудно было сохранить в секрете — породила бы множество кривотолков»376. Розенман передал эту информацию Рузвельту; однако президент написал Уилки, своему будущему противнику-республиканцу, что желал бы встретиться с ним до выборов377.
Это письмо к Уилки было настолько секретным, что, по словам Розенмана, он узнал о нем лишь месяц спустя, и, возможно, никто, кроме ФДР и печатавшей его Грейс Талли, не знал о письме в то время, когда оно было отправлено. Далее Розенман многозначительно прибавляет: «В данном случае, однако, президент сам не сумел сохранить секрет. Должно быть, он рассказал кому-то о письме, поскольку факт его отправления стал просачиваться в прессу. Приверженцы Уилки выдвинули обвинение в том, что президент умышленно допустил утечку информации; сторонники президента намекали, что сведения исходили от Уилки. Хотя Рузвельт любил секретность, часто он один был виноват в разглашении фактов, молчать о которых сам же требовал от других»378.
Если Рузвельт в самом деле хотел учредить новую партию после выборов 1944 г., то нам следует задаться двумя вопросами. Во-первых, почему он настаивал на встрече с Уилки до выборов? Розенман полагал, что, возможно, перспектива новой партии была «слишком захватывающей», чтобы ФДР согласился ждать, но признавал и то, что «может быть, он стремился — как твердили тогда враждебные ему критики — создать впечатление, будто Уилки собирается поддержать его на приближающихся выборах 1944 г.»379 Во-вторых, мы спросили бы, почему Рузвельт позволил, чтобы информация о предполагаемой встрече с Уилки просочилась в прессу. Розенман считал, что утечка информации произошла, вероятно, из-за «нечаянно оброненной фразы» кого-то из президентского окружения380. Я думаю, обвинение сторонников Уилки, что утечка информации была умышленной, возможно, ближе к истине.
Рузвельт и Уилки не встречались до выборов, чтобы обсудить предложение относительно новой партии. Но попытка добиться поддержки видного республиканца все же отчасти имела успех. После внезапной смерти Уилки, рассказывает Денис Броуган, «некоторые главные его соратники… выступили в поддержку президента-демократа; другие зашли еще дальше, заявив, что покойный лидер республиканцев планировал поддержать Рузвельта»381.
Когда в сентябре 1944 г. развернулась избирательная кампания, президент показал себя деятельным и неутомимым бойцом, а не усталым пожилым человеком. «Этот tour de force382, — говорит Франк Фрейдель, — как будто бы доказывающий способность Рузвельта послужить стране еще четыре года, его международное лидерство и его обещание вернуться после войны к Новому курсу были выигрышной комбинацией»383. В итоге Рузвельт своей магической силой завоевал 432 голоса выборщиков против 99, набранных Дьюи. Хотя убежденность некоторых в том, что Уилки поддержал бы Рузвельта, не стала решающим фактором на выборах, предполагаемая поддержка, без сомнения, увеличила шансы Рузвельта на победу, а в тревожные предвыборные июльские и августовские дни поддержка со стороны Уилки, вероятно, представлялась ФДР важной. Она, конечно же, была важна и для Дьюи, почувствовавшего, когда кампания достигла кульминации, что «слово из уст Уилки… это благо весьма и весьма желательное»384.
Рузвельт умело воспользовался либеральным ярлыком, чтобы привлечь (или создать видимость привлечения) известного республиканца, которого оттолкнуло бы слово «демократический». «Либеральный», согласно определению Рузвельта, обозначало систему идей, позволявшую некоторым республиканцам оправдать свое голосование за демократа.
Глава 6. Эпилог великого спора
Либеральный символ после эпохи Рузвельта
Как показано выше, несмотря на то что обозначение «либеральный» появилось в Англии еще в 1830 г., в США это слово не было важным политическим символом вплоть до начала эпохи Нового курса. От случая к случаю этот термин в Америке использовался, но до Нового курса для огромного большинства он не был значимым или живым словом.
Однако в 1916 г. словом «либеральный» начал пользоваться журнал «Нью рипаблик». В конце 1920-х годов некоторые левые реформистские элементы, занимавшие в обществе маргинальное положение, тоже начали называть себя либералами. Отчасти под влиянием этих факторов, отчасти потому, что слово «либеральный» вызывает положительные ассоциации, соответствующие историческому сдвигу влево, а отчасти из-за связи термина с названием британской Либеральной партии, Рузвельт осуществил неосознанный выбор, начав именовать себя либералом. Эта политическая этикетка не только выполняла важные функции, но и стала предметом ожесточенной дискуссии с консервативными элементами общества, представленными Гербертом Гувером.
Хотя Гувер всегда утверждал, что он — истинный либерал, к моменту выборов 1936 г. образованная часть общества, вероятно, в целом согласилась с тем, что новое слово-символ «либеральный» должно применяться к новой политике Рузвельта, выходившей далеко за рамки американской традиции (пусть даже спор о термине продолжался примерно до 1940 г.). Поскольку слово «либеральный» относилось к экспериментированию Рузвельта, которое привело к его доктрине позитивных действий государства, эта политическая этикетка и в наши дни остается все еще часто используемым символом. Вместе с тем, поскольку понятие «Новый курс» ассоциировалось не с политикой Рузвельта, а с его президентством, этот термин больше не является важным.
Начиная с 1936 г. некоторые консерваторы стали признавать, что Рузвельт завладел словом «либеральный», и соглашались называть свою политическую позицию «консервативной». В 1937 г. на какое-то время показалось, что этой тенденции воспрепятствует план преобразования Верховного суда, однако в действительности он лишь способствовал ее продолжению, так как предложение Рузвельта о реформе Верховного суда сделало либерализм Нового курса еще более сомнительным в глазах консерваторов. После провала плана преобразования суда эта тенденция продолжилась, и некоторые консерваторы начали более охотно применять к себе наименование «консерватор».
К 1940 г. для подавляющего большинства американцев споры о термине фактически закончились. Общественность в целом согласилась с тем, что принципы Рузвельта должны называться либеральными, а принципы Гувера правильно именовать консервативными. Но так как термин «либеральный» все более тесно ассоциировался с принципами Нового курса и Справедливого курса, эта политическая этикетка стала менее привлекательной, потеряв часть заключенной в ней силы. Признав тот факт, что их оппонентов называют либералами, консерваторы умерили свои старания завоевать слово «либеральный» и вместо этого направили критику на главные принципы либералов.
Так, например, в начале 1949 г. «Нью-Йорк геральд трибюн» попросила читателей прислать свои определения понятия «либерал». Ответы были самыми разными, от «либерал — это тот, кто хочет, чтобы кто-то другой материально поддерживал его, принимал за него решения… защищал его от тех, кто возложил бы ответственность на него самого» до «либерал — это человек, который вечно получает разом тычки в зубы от коммунистов и пинки под зад от Национальной ассоциации промышленников». Хотя подавляющее большинство по-прежнему считало это наименование знаком достоинства, некоторые находили такой ярлык уничижительным385. Итак, хотя, вообще говоря, владение словом «либеральный» все еще давало политические преимущества, твердые
