подружились. Всякий раз девчонка начинала разговор с одной и той же просьбы: — Сеньор, дайте мне пять тостанов.
Он протягивал ей монетку. Обменявшись с ней двумя-тремя фразами, Вьегас выпроваживал Манинью, а если пребывал в хорошем расположении духа, то позволял себе немного поболтать с ней.
— Когда же ты думаешь возвратиться на Сан-Николау?
— Что вы, сеньор, на Сан-Николау ведь голод, о возвращении не приходится и мечтать.
— Но и тут ведь не сладко.
— Мы поедем на Сан-Томе.
— Вместе с другими беженцами?
— Да.
— Но твоя мама болеет.
— Ей уже лучше, сеньор. На Сан-Томе есть работа и еды вдоволь.
— Кто тебе это сказал?
— Мама.
— А она откуда знает?
— Ньо Эдуардиньо говорил, он заключил с ней контракт.
— И мама действительно хочет ехать?
— По правде, нет, сеньор. Мама говорит, что Сан-Томе — земля рабов. Но зато там есть работа и никто не голодает.
— И много вас туда едет?
— Пароход «Двадцать восьмое мая» будет набит битком. Ньо Эдуардиньо говорит, что пароход вернется и захватит оставшихся.
Стоял невыносимый зной. От жары изнемогали и люди, и домашний скот, и звери, она выжгла чахлую зелень, тщетно силившуюся противостоять ей. Безжалостное солнце вконец измучило город. Жители Минделу обливались потом, а зной становился все нестерпимее. Порой с континента задувал неистово горячий харматтан; горы на северо-востоке преграждали ему путь, и тогда он, отступая, устремлялся к югу. Сильные порывы ветра гнали по улицам клубы изжелта-серой пыли, которая проникала сквозь жалюзи, забивалась во все щели, густым слоем оседая на мебели. Тучи мух, жужжа, метались под потолком.
Прячась в неглубоких выемках скал, истошным карканьем исходили от голода чудом уцелевшие вороны, и там находили свой конец. Скотина исчезала неизвестно куда. Только коза ньо Жоан Жоаны оставалась на острове, добывая себе корм на городских свалках. Нередко она появлялась и на набережной, будто для того, чтобы составить компанию матросам, бродившим там целыми днями в ожидании какой-нибудь работы.
Неожиданно ветер стих. Солнце скрылось за тучами. Но зной все так же парализовывал волю людей, расслаблял их мускулы, затруднял дыхание. И ночь не приносила облегчения, наполняя души тревожным томлением. Оно все росло, и звучащие то тут, то там в кварталах бедняков гитары, казалось, усиливали его своими проникнутыми страстной печалью аккордами.
Изнемогавший от жары, ньо Эдуардиньо мечтал о прохладной ванне, аппетитном кускусе на меду, ему хотелось развалиться в кресле-качалке. Но ничего не поделаешь! Пришлось идти, чтобы заставить пошевеливаться вербовщиков рабочей силы — Мойзеса и Фернандо. Завербованные должны прибыть со своим скарбом на пристань в назначенный день к одиннадцати часам вечера и ожидать там до рассвета. Все так давно ждут отплытия, это их единственная надежда — говорят они.
На самом деле все было иначе. Беженцы колебались. Приближался сезон дождей. Три года подряд иссушавшая землю и людей засуха, казалось, подкосила под корень всякую надежду. Однако людям как воздух нужна была вера в чудо — в животворный дождь, в плодородие потрескавшейся от зноя земли. Как знать, а вдруг само провидение поможет им продержаться, пока не наступят лучшие времена. Чуда ожидали каждый миг. На Сан-Висенти квартировали войска. Незаметно, исподволь, но и это оживляло однообразную жизнь острова и тоже вселяло надежды. Была работа для прачек и чистильщиков сапог, перепадали людям и остатки еды из солдатских котлов. Была необходимость в частных столовых-пансионах, в поварах и служанках. Возникали романы, появились у девушек и перспективы на замужество.
На острове не было недостатка в недовольных. Он» открыто или потихоньку осуждали вербовку голодных людей на работу в чужие края. Они категорически отрицали такую разновидность эмиграции, критиковали власти за то, что те не принимают эффективных мер. Необходимо создать такие условия, чтобы людям не приходилось выбирать между голодом у себя на родине и рабством на Сан-Томе или скитанием по свету.
И Шико Афонсо тоже должен был выбрать: ехать ли ему куда глаза глядят в корабельном трюме или, поддавшись уговорам Эдуардиньо, подписать контракт на принудительные работы на плантации. Но в ту ночь на побережье около нефтехранилищ «Ойл компани» Той рассказал друзьям, как живется зеленомысцам на плантации какао на Сан-Томе — хуже, чем неграм во времена работорговли. Тогда Маниньо сказал: «Я не поеду на Сан-Томе». Шико Афонсо откликнулся: «Я тоже не поеду на Сан-Томе». Их поддержал и Лела: «Я тоже не поеду на Сан-Томе. Давайте дождемся шведского парохода и спрячемся в трюме». Так они и сделали. Спрятавшись в корабельном трюме, Лела и Шико Афонсо покинули родину.
Шандинья осталась на острове, она была беременна. Через несколько месяцев у нее будет ребенок. Его отец, гитарист и сочинитель морн, пользовался на острове доброй славой. У Шандиньи родится от Шико Афонсо сын. У женщин Сан-Висенти доля одна — воспитывать детей, когда их отцы в эмиграции. Больше всего ее тревожила мысль, как избежать гнева ньо Эдуардиньо. Облеченный на данный момент полномочиями комиссара, он отправится с партией завербованных на Сан-Томе и пробудет там долго. А если Шико Афонсо вернется к тому времени, все образуется само собой. Может, образуется, а может, и нет.
Так думала Шандинья, стоя у окна и глядя на площадь перед церковью. Вечер казался ей таким печальным. «Я знаю, почему замолк твой юный смех и груди тяжелы, как спелые плоды», — звучала в ее ушах песня Флорбелы.
Внезапно она заметила Маниньо — шел он вразвалочку, не торопясь, попыхивая сигаретой. Захлопнув окно, захлебываясь от рыданий, Шандинья ничком упала на кровать.
Послышался приглушенный расстоянием гудок парусника, прибывшего с Санту-Антана. Едва этот знакомый, еле уловимый звук достиг ушей Шандиньи, вечер показался ей мягким и ласковым, словно старый друг.
40
На другой день пришли добрые вести. На острове Сантьягу был дождь. На Сан-Николау тоже. Около полудня крупные дождевые капли смочили землю Санту-Антапа. А к вечеру, часов в пять, освежающий грозовой ливень обрушился и на Сан-Висенти. Едва стемнело, опять грянул гром, и обильным дождем разрешились от бремени свинцовые, с темно-синим отливом тучи, зарядив архипелаг энергией, которая проникала в землю и скалы, наполняла кровь зверей и домашних животных, пронизывала тела людей. Гроза была очень сильная, мощные раскаты грома сотрясали небо, сопровождая и словно озвучивая молнии. Сплошные потоки воды катились по мостовым Минделу. Радуясь долгожданному дождю, жители высыпали на улицы. Подобрав подолы, промокшие, охваченные ликованием, женщины весело кричали что-то, размахивая руками, прыгая через лужи. Эта вода была для них предвестником возрождения.
Со слезами радости на глазах наблюдала нья Венансия эти сцены из окна своего дома. Люди
