как бы наполнены особым смыслом, продиктованы внутренними побуждениями сделать доброе дело: ему жаль пни, стоящие без «шапок», и он отдает им горшки, голодным собакам скармливает мясо и т. д. И потому доброта и незнание Иванушкой-дурачком самого обычного не получают явного осуждения. Мало того, отсутствие разума и бедность компенсируется случаем — «дуракам везет», «дуракам счастье».
Однако в народной трактовке образа Иванушки-дурачка уже явно наметилась другая тенденция. Не случайно сюжеты этого типа часто контаминируются с сюжетами сказок о глупцах (пиво бродит в бочке, дурак думает, что пиво его дразнит, выпускает пиво и в корыте катается по избе; просят его заколоть овцу, «которая на него смотрит», — он закалывает всех овец и др.). В таких сказках сатирическое изображение Ивана-дурака становится более явным. Оценка его сказочными персонажами согласуется с оценкой слушателей. Примечательна и такая деталь: глупость часто ведет к жестокости: дурак подсаливает воду лошади, но она не пьет. «Что же ты не пьешь, волчье мясо! Разве задаром я мешок соли высыпал?» Хватил ее поленом, да прямо в голову, и убил наповал» (Аф., № 400). Просят его овец пасти; дурак, чтобы овцы не разбрелись, выкалывает им глаза, возле дома ставит капкан, в который попадает мать.
Если в волшебной сказке кличка «дурак» снимается с героя в конце сказки, то в бытовой она окончательно закрепляется за ним.
Иной тип Иванушки-дурачка в сказке о мертвом теле. «В некоем царстве, не в нашем государстве жила старушка-вдова; у ней было два сына умных, а третий дурак. Стала мать помирать, стала имение отказывать — кому что, и просит умных: «Не обделите, сынки, дурака, было бы всем поровну!» Вот старуха померла, умные братья разделили все имение меж собой, а дураку ничего не дали. Дурак схватил покойницу со стола и потащил на чердак. «Что ты, дурак! — закричали на него братья. — Куда поволок?» А дурак в ответ: «Вы двое все добро себе забрали; мне одна матушка осталась!» Втащил наверх и принялся кричать во все горло: «Люди добрые, поглядите — матушку убили!» Братья видят — худо дело! — и говорят ему: «Дурак, не кричи! Вот тебе сто рублев, вот тебе лошадь!» (Аф., № 395). Далее дурак обвиняет барина и попадью, что они якобы убили мать, и таким образом получает с них деньги.
Эти сказки могут показаться жестокими. Действительно, дурак носит тело матери, обвиняя всех в убийстве, и заставляет платить за свой обман. Но заметим, что дурак берет деньги с братьев, отказавших ему в наследстве, с попа, барина, богатого соседа — иначе, обманывает своих классовых врагов. Личина же дурака позволяет ему действовать безнаказанно. Поп, барин готовы не только откупиться от мнимого убийства, но и идут на лесть, лишь бы скрыть преступление. В сказке из сборника Карнауховой (№ 60) показателен диалог между барином и дураком. «Иван-дурак везет мертвое тело, загородил санями дорогу, встречный барин «убивает» старуху. Барин: «На, Ванька, сто рублей, никому не говори», а он знай вопит. «На, Иван, сто рублей». А он знай вопит: «Ох, беда, барин матушку убил!» «На, Ван Ваныч, сто рублей, никому не говори», — на этот раз уж просит».
Здесь следует вспомнить, что перед нами не волшебная сказка, а бытовая, которая окончательно порывает с языческими верованиями (культ умерших). Бытовая сказка дает и переоценку прежних этических норм, оправдывая героя-бедняка, который, полагаясь на свою сообразительность, использует все возможные средства, чтобы укрепить свое материальное положение.
Сказкам об Иванушке-дурачке, который лишь прикидывается простаком, близки сказки о хитрецах или шутах. Ванька-мошенник — так определяют образ шута сказочники. Шут делает, казалось бы, несуразные вещи: кипятит воду на снегу, убивает жену, затем бьет ее плеткой — и жена оживает, он продает мертвецов и т. д. Но во всю эту несуразность он заставляет поверить окружающих, продает им «волшебный» котел и «волшебную» плетку, шапку, которая якобы сама платит по счетам в кабаке, и пр.
Сказки о шутах, безусловно, более позднего происхождения, нежели волшебные. Внешне восприняв от волшебной сказки «чудесные предметы» и «чудесные превращения», бытовая сказка комически обыгрывает их, выставляя как мошенничество остроумные проделки шута.
Шут активен, умен, в своих действиях он проявляет необычайную хитрость и изворотливость. Семь шутов, устав от проделок шута, задумали его утопить, посадили в куль и оставили у проруби. Уверив прохожего, что он прячется от невесты, шут сажает прохожего вместо себя в куль. «Семь шутов воротились… схватили куль и бросили в воду: пошел куль ко дну — буры да кауры! Сами побежали домой; только прибежали, расселись по местам, а шут и катит мимо окон на паре лошадей — ух! «Стой!» — закричали семеро шутов. Он остановился. — «Как ты из воды выбился?» — «Эх вы, дураки! Разве не слышали: как пошел я ко дну, то сказывал: буры да кауры? Это я коней имал. Там их много, да какие славные! Это что еще! Я дрянь взял — спереди, а там дальше вороные — вот так лошади!» Шуты поверили: «Спускай, брат, нас в воду, пойдем и мы коней выбирать». — «Извольте!» Всех извязал в кули и давай спускать по одному: испускал всех в воду, махнул рукой и сказал: «Ну, выезжайте жо теперь на вороных!» (Аф., № 397).
За свои «шутки» хитрец не только не наказывается, напротив, он всегда остается в выигрыше. Народ любуется своим героем и по-своему награждает его, ибо лица, которых ловко и весело проводит шут, заставляя их раскошеливаться, — завистливые братья, жадный поп и попадья, глупый барин. Сказка смеется не над шутом, а над теми, кто попадается на проделки хитреца.
Отрицая волшебство, бытовая сказка выступает и против всякого рода суеверий — веры в гадания, религиозные чудеса.
В волшебной сказке чудесные превращения, предвидения, говорящие животные даются как вполне возможные в изображаемом мире, и потому они не требуют пояснений. Лягушка говорит: «Возьми меня замуж!» (Аф., № 268). Елена Премудрая «посмотрела в свою волшебную книгу и тотчас узнала, что сидит в золотой клетке не простая птичка-малиновка, а молодой солдат» (Аф., № 236).
В бытовой сказке природа всякого «чуда» находит подробное, вполне реальное объяснение. Чудо на поверку всегда оказывается обманом. Но обман этот вынужденный. Бедность заставляет старуху выдавать себя за ворожею. Желание проучить неверную жену вынуждает крестьянина прибегнуть к «говорящей иконе». Эти мотивировки не только оправдывают их обман, но и служат средством разоблачения невежества и ханжества.
В русском фольклоре большой популярностью пользуется сказка «Ворожея». Старуха подучивает своего старика спрятать коров соседа, сама берется ворожбой узнать, где «украденные» коровы. Сосед щедро благодарит старуху. Тем и стали
