это вновь решился командир поляков, воспользовавшись тем, что остались в живых почти все их стрелки. Получив команду, они дали залп. Потом ещё и ещё.
Лыковцы отвечали, но русских стрелков оказалось намного меньше, и потому поляки беспрепятственно выкашивали ряды противника. Лыков думал недолго, и дал приказ отступать к лесу. Наступать в этом случае было равно самоубийству. Следующие залпы поляков уже не сыграли особой роли, потому как Вадим и его товарищи успели отойти на безопасное расстояние.
Поляки так и не решились на повторную атаку, а Лыков повторил приказ отступать. Войска отошли назад и вскоре повернули в другую сторону, желая обойти место сражения. Что предпримут поляки, неизвестно, но вскоре стало понятно, что они тоже ушли своей дорогой. Обе стороны собрали раненых, бросив убитых, и отошли. Позже польская команда вернулась, чтобы снять одежду и ценности с трупов и собрать оружие.
Лыковцы же забрали, что смогли, а убитых почти всех оставили на поле боя. Вадим подошёл к монахам уже перед самой ночёвкой. Монахи встретили его с нескрываемой радостью и даже уважением.
— Мы видели, как ты дрался, отважный воин! И хоть в самом начале битвы мы тебя не видели, но позже ты дрался лучше многих, — сказал отец Пафнутий.
— Меня сбили с ног, и я еле поднялся после этого. А стоял в первых рядах, там трудно найти кого-то сразу, — пояснил Вадим.
— Да, но потом, когда закипело основное сражение, мы тебя заметили, ты храбро сражался, и я бы даже сказал, что очень решительно. Не каждый в такой кутерьме сможет это сделать.
— Может быть, я не думал. Меня хотели убить, я убивал в ответ.
— Что же, в этом ты прав. Мы рады, что ты смог выжить, но теперь наш путь будет ещё труднее. Отряд потерял многих, их ещё и схоронить надобно по обряду, иначе, не ровен час, они вновь поднимутся, чтобы наводить страх на живых.
— Тогда их надобно сжечь, а прах закопать.
— Мы о том тоже думали, но Лыков боится, что на нас смогут напасть, пока мы будем сжигать мёртвых.
— Дайте мне двоих подручных и одного всадника, и никто не сможет к нам подойти незаметно.
— Хорошо, я скажу боярину.
Отец Пафнутий не стал откладывать дело в долгий ящик и буквально сразу отправился к сотнику Лыкову с просьбой. Раненый сотник выслушал отца Пафнутия, недовольно морщась.
— Да, я тоже увидел, что он хорошо дерётся, но я ему до конца всё равно не доверяю.
— Время покажет, но он дело говорит, нам нужен отдых и необходимо сжечь трупы. Да и узнать, где поляки, тоже не помешает. А у нас много раненых, да и трупы принесли с собой, а многие ещё остались на поле боя.
— Ну, хорошо, я отправлю трёх надёжных людей, заодно они посмотрят и за ним. Но он пусть ходит отдельно, если хочет жить. Они будут в дозоре, а он пусть прогуляется до поля боя и расскажет, что там увидел.
Монах кивнул и, вернувшись к Вадиму, рассказал о состоявшемся диалоге с сотником. Вадим пожал плечами и поздним вечером отправился в дозор. Стоять на одном месте он не стал и, не найдя врагов, пошёл дальше, к месту сражения. Поляки уже ушли, забрав с поля боя всё ценное. А над местом сражения сгустилась темнота.
Вадим чисто из любопытства походил по полю боя. Наградой ему стал потерянный кем-то исправный пистоль, да удалось разжиться рогом с порохом и даже пулями. Живых вокруг не было, а вот несколько лежащих трупов пришлось обезглавить для того, чтобы они больше не поднялись. Не обнаружив ничего живого, небольшой отряд вернулся к своим.
Вадим рассказал об увиденному отцу Пафнутию и сел ужинать. Его не спрашивали, только провожали взглядами. Погребальный костёр прогорел, монахи ухаживали за ранеными по очереди. А он лёг спать. Больше его никто не трогал, в лагере стояла тишина, только лишь дозорные перекликались. Утром уцелевшая часть отряда двинулась вперёд, везя на телегах раненых. Монахи весь вечер и ночью помогали страждущим и лечили получивших ранения. До Москвы оставалось совсем недалеко и, видимо, Лыкова там ждали.
Им повезло, и до самых предместий отряду больше не попались те, кто желал вступить в бой. Впереди их ждала Москва, но Вадима она не интересовала, у него были другие планы. Ему в первую очередь необходим другой меч. И найти место силы.
Дойдя до предместий и встретив уже отряды Василия Шуйского, монахи стали прощаться с Лыковым, но немного раньше от отряда отделился Вадим, и теперь ждал, когда придут монахи в уговоренное заранее место.
Дальнейший их путь лежал в сторону Саввино-Сторожевского монастыря. Дождавшись монахов на опушке недалеко от большого перекрёстка, Вадим вышел на дорогу, чуть не испугав их.
— А ты, шляхтич, зело прятаться умеешь. Мы и не узнали, что ты здесь затаился, — тут же сказал отец Пафнутий.
— Жить захочешь, и не тому выучишься, святой отец. А мне не с руки одному тут торчать, как тополю посреди степи.
— То так, то так, но уж больно ты ловко уходишь от опасности, не иначе это в тебе бесовское начало говорит, — неожиданно усомнился в нём монах.
— Было бы бесовское, давно из вас клоунов на веревочках сделал, — усмехнулся Вадим.
— Гм, клоунов? И слова бесовские выдумываешь?
— То англицкое слово, вам неведомо. А по-русски хочу сказать, что ни к чему это мне. Это просто опыт, да и батя научил меня тому, а в своих странствиях я ещё большему научился, да и склонность ещё имею. Зря вы этого боитесь, я доказал вам свою преданность.
— А, может быть, ты лукавишь и пытаешься в обитель святую проникнуть, дабы уничтожить её. Ты же из Оптиной Пустыни идёшь, а от неё, по твоим же словам, одни головёшки и остались?
Вадим сморщил нос в недоумении и по своей всегдашней привычке просто пожал плечами, ну нет и нет. Значит, нам в Москву дорога! Вслух же он произнес.
— Хорошо, тогда я ухожу один в Москву. Спасибо, что помогли дойти, хотя я и один легко с тем справился бы.
Отец Пафнутий внимательно посмотрел на Вадима, моргнул и перевёл взгляд на своего товарища. Молодой инок отвёл взгляд от отрока и, смиренно опустив глаза, сказал.
— Он не врёт.
Отец Пафнутий кивнул и повернулся к Белозёрцеву.
— Ты пойдёшь с нами в
