Мало кто из сражающихся имел доспехи, хотя бы самые простые и не железные, отчего почти каждый удар оказывался смертельным.
Воины продолжали обмениваться выстрелами из пищалей, стараясь стрелять по врагу, а не по своим, но в пылу боя стороны смешались, и поймать нужную цель оказывалось весьма проблематично. Настало время выступать коннице.
Вадима пронзила острая боль в груди, и на какое-то мгновение он потерял не только ориентацию в пространстве, но и сознание. Очнувшись, попытался встать, но грудь от полученного удара невыносимо болела, и он чуть не задохнулся от спазма лёгких. Повернувшись набок, кое-как отдышался, наблюдая за ногами бившихся перед его глазами воинов.
Наконец, он смог подняться на ноги и, помедлив пару мгновений, обнажил фламберг. Встав за спиной одного из холопов, улучил момент и вонзил лезвие в живот одного из нападающих. Изогнутое лезвие с лёгкостью пропороло жупан противника и, проникнув внутрь, прошило насквозь. Выдернув фламберг, Вадим оставил умирать поверженного противника и переключился на следующего. Удар, ещё удар.
Фламберг колол и резал, и каждый его удар, даже не самый удачный, заставлял противника падать и умирать в агонии. Клинок действительно оказался ядовит для людей. Постепенно вокруг Вадима стало образовываться пустое пространство, когда внезапно протрубил рог и в атаку пошли польские крылатые гусары совместно с казачьей конницей.
Наперерез им сначала несмело, а потом всё решительнее и быстрее бросились немногочисленные всадники Лыкова, но гусары уже сходу врубились в ряды лыковских бойцов.
Ударив очередного поляка, Вадим поднял глаза и с ужасом увидел несущегося прямо на него во весь опор ляха. Мощный боевой конь нёс на себе тяжеловооруженного всадника со стальным шлемом на голове, закованного в кирасу, а сзади у всадника торчали нелепые белые крылья.
В руке лях держал тяжёлую саблю и явно готовился одним ударом оборвать короткую, но уже полную нелепых приключений жизнь Вадима. Белозёрцев метнулся в сторону, лях же не стал менять направление ради него и проскакал дальше. Скачущий слева казак попытался наверстать упущенное и хлестнуть саблей Вадима, но тот смог резко кувыркнуться в траву и ушёл из-под удара.
Стрелки успели дать залп, проредив польских всадников, но те уже врубились в строй и, в свою очередь, напали на стрелков Лыкова. Наступил бардак и хаос, пешие воины дрогнули и под напором польской конницы стали разбегаться в разные стороны. В это время подоспел конный отряд Лыкова, и всё завертелось снова. Смешались в кучу кони, люди. Все друг друга рубили, кололи, кони ржали, вставали на дыбы, били во все стороны копытами.
Кувыркнувшись, Вадим резко вскочил на ноги. Жаль, что его пистоль не вернули, а то он сейчас смог бы выстрелить в спину стрелкам. В это время отряды противников встретились, и гусары с казаками стали рубить не только разбегавшуюся во все стороны пехоту, но и Лыковскую конницу.
Белозёрцев кинул взгляд направо и увидел, как один из запорожцев, кого-то зарубив, развернул коня и направляется прямо к нему. Видимо, посчитал лёгкой добычей. Вадим застыл, опустив фламберг вниз.
С пламенеющего чёрным лезвия медленно скатилась в траву капля крови, чуть ли не зашипев под действием концентрированного яда, но запорожец этого не видел. Подхлестнув окриком коня, он за несколько скачков оказался возле Белозерцева и замахнулся саблей. Вадим подставил фламберг. Удар оказался очень сильным, наносимый сверху, да ещё увеличенный движением коня. Фламберг выдержал, а вот сабля запорожца разлетелась на куски.
Удивившись, тот проскакал дальше, а Вадиму тут же пришлось нанести удар пехотинцу, неизвестно откуда взявшемуся возле него. Короткая схватка, и солдат упал на траву, зажимая обрубок от руки, из которого хлестала кровь. Казак развернул коня и уже возвращался обратно, и теперь у него в правой руке лежал пистоль.
Прицелившись на ходу, он выстрелил, Вадим успел отпрыгнуть в сторону. Пуля пролетела мимо головы, всколыхнув отросшие волосы. Сжавшись, словно пружина, Вадим на мгновение сконцентрировался, а потом резко бросился к казаку. А добежав, нанёс один единственный удар тому по ноге и резко отскочил в сторону. Дальше можно было не париться. Казак, было, развернулся, чтобы догнать наглого русича, но с его бедра уже обильно струилась кровь и он, плюнув, ускакал вперёд.
В это время на поле боя происходила ожесточённая рубка. Не добившись явного и быстрого успеха, поляки решили отойти. Вновь зазвучала труба, и польские гусары стали разворачивать коней, разрубая все вокруг, очищая себе путь назад. Стала отступать и пехота. Один из гусар проскакал мимо Вадима, попутно ткнув в него копьём.
Без труда отразив копьё фламбергом, Вадим пропустил всадника и схватился с очередным пехотинцем. Тот оказался более опытным, чем предыдущие противники, да и оружие имел покрепче. Обменявшись градом ударов, соперники стали осторожничать: на стороне Вадима сражались молодость, выносливость и фламберг; на стороне ляха — опыт, умение и безоговорочная уверенность в своих силах.
Правда, он не догадывался, что Вадиму достаточно нанести ему небольшую рану, которая может оказаться смертельной. Если бы знал, уже перестал фехтовать. Но тут польские войска стали отступать и, плюнув на Вадима, лях тоже начал пятиться, что и оказалось его ошибкой. Вадим, воспользовавшись заминкой противника, резко ударил, отпрыгнул и вновь ударил, распоров ляху предплечье, после чего и сам стал отступать.
Поляку резко стало плохо, но отступающая толпа подхватила его, и он побежал вместе с ней назад. Вадим следил за ляхом и видел, как тот уже вскоре еле передвигал ноги. Действительно, фламберг стал страшным оружием и, как ни странно, очень крепким. Ведь, чем сложнее лезвие, тем проще сломать, но с этим мечом всё обстояло совсем иначе.
Поляки с казаками отступили, и теперь обе стороны собирали своих воинов, проверяя потери и моральное состояние бойцов. Семён Лыков выжил, только получил косой удар саблей по лицу, что теперь обильно сочилось кровью. Но, видимо, ударом срезало только кусок кожи, и кроме обильного кровотечения рана ничем ему больше не мешала. Боярин начал выкрикивать приказы и команды, формируя заново боевой строй. Его слушались и занимали указанные места.
Остатки конницы быстро перестроились, оставшиеся в живых стрелки, подобрав брошенные в бою пищали, стали их перезаряжать и строиться на флангах. В середине строя собирались разбежавшиеся и выжившие боевые холопы и вчерашние крестьяне, а ныне то ли ратники, то ли ополченцы. Через несколько минут боевой строй заново сформировался и застыл в ожидании продолжения боя.
Поляки занимались тем же. Потери с обеих сторон оказались большими, а бой ещё не окончился. Обе стороны проверяли людей и соображали, стоит ли его продолжать дальше. Наконец, на
