Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
class="p1">Считается, что двое из кембриджских шпионов, Джон Кернкросс и Дональд Маклин, помогли изменить ход истории. Кернкросс, «пятый» в кембриджской агентуре, возможно, обеспечил Красной армии победу в битве за Курск, крупнейшем танковом сражении в истории. С 1942 по 1943 год, работая в британском центре дешифровки Блетчли-парк, он передавал КГБ секретные британские расшифровки немецких сообщений. Благодаря этому советская сторона узнала о броне новых немецких танков «Тигр»; Красная армия переместила свои полки, получив подтверждение, что немцы обнаружили их позиции; было также раскрыто местоположение эскадронов люфтваффе, что позволило СССР уничтожить около 500 немецких самолетов перед сражением[507].
С 1945 по 1948 год Маклин, будучи дипломатом в Вашингтоне, передал Москве ряд важнейших секретов Запада: о применении урана в атомных бомбах, о содержании переговоров Черчилля и Рузвельта в военное время, о позиции англичан и американцев на Ялтинской конференции в феврале 1945 года, о масштабах американского атомного арсенала и переговорах по созданию НАТО. Советскому Союзу, судя по всему, эти сведения пригодились. Биограф Маклина Роланд Филипс называет его «самым значимым шпионом века»[508].
Но Кернкросс с Маклином были исключением из правил. Едва ли не все остальные шпионы их поколения сыграли гораздо меньшую роль. Даже их соратники двойные агенты Филби и Берджесс, передавшие недюжинную долю секретов своей страны, в итоге сетовали, что СССР так этими материалами и не воспользовался. Многие британские документы, которые Берджесс передал КГБ, не были даже переведены на русский язык. То же самое, по-видимому, касается и большей части из тысяч документов, переданных кембриджскими шпионами. Первые советские кураторы Маклина порой жаловались, что не успевают даже сфотографировать весь раздобытый им материал[509]. После их исчезновения — вероятно, в ходе чисток конца 1930-х годов — в Лондоне, по меньшей мере в течение нескольких месяцев накануне Второй мировой войны, не было ни одного советского агента, которому бы «кембриджская пятерка» могла передавать разведданные. Так, в начале войны британские шпионы вновь на полгода оказались предоставлены самим себе[510].
Когда Блейк работал на Москву в 1950-е годы, КГБ оберегал его конфиденциальность, строго ограничивая использование отправляемых им материалов. Арсений Тишков, старший офицер КГБ, писал начальникам отдела в апреле 1954 года: «О предложениях по работе с данным материалом докладывать мне, все меры по данному вопросу будут осуществляться исключительно с моего разрешения»[511]. Неизбежно задаешься вопросом, каким же количеством разведданных Блейка Москва все же воспользовалась — помимо имен агентов, которых он выдал.
В шпионаже всегда возникает одна проблема: к собственным коллегам шпионы часто относятся подозрительнее, чем к врагу. Предателя можно завербовать, но вот доверять ему?
КГБ всегда опасался, что золотой двойной агент вроде Филби — подсадная утка англичан. Когда он или другой британский предатель передавал невероятно качественные и подробные сведения и выходил сухим из воды, советская сторона склонялась к выводу, что это западная дезинформация, быть может, часть какой-то гениальной двойной игры. Кристофер Эндрю пишет о «кембриджской пятерке», члены которой были завербованы СССР в 1930-е годы: «КГБ признал потом, что они самая действенная иностранная агентура за всю историю службы». Однако далее уточняет:
В октябре 1943 года Центр [КГБ] оповещал лондонскую резидентуру, что теперь все стало очевидно: члены «пятерки» изначально были двойными агентами, выполнявшими распоряжения СИС и МИ-5. Трудно представить себе более нелепый фарс за всю историю советской разведки, чем когда Центр направил в Лондон восьмерых соглядатаев, ни один из которых не говорил по-английски, чтобы те выследили «пятерку» и других якобы подставных агентов и разоблачили их встречи с несуществующими кураторами из МИ-5[512].
Даже когда советская сторона доверяла полученной от шпиона информации, переданные сведения часто терялись. Иногда портфели с информацией из Британии бывали колоссального объема. Иногда разведданные разбивали на части, искажали или отправляли в утиль по мере того, как их передавали все более высокому начальнику в КГБ. Прожив некоторое время в Москве, Блейк, разумеется, стал это понимать. В 1999 году он рассказал голландскому журналисту Гансу Олинку о книге, не упомянув ее названия, которую высокопоставленные офицеры ЦРУ написали совместно с офицером КГБ. Авторы (вероятно, речь шла о книге «Поле боя Берлин» Дэвида Э. Мерфи, давнего куратора Блейка Кондрашова и Джорджа Бейли) пришли к выводу, что о противнике советской стороне было известно гораздо больше, чем западным державам. Тем не менее Блейк добавлял:
Разве что им часто не удавалось воспользоваться этой полезной информацией, потому что в рамках своей собственной — как бы это сказать? — ограниченной картины мира они не хотели верить тому, о чем там сообщалось… Они хотели видеть лишь то, что им было угодно. Если информация не соответствовала их представлениям, они не желали ее использовать[513].
В таком менталитете он винил саму советскую систему:
Русские благоговеют перед начальством, и чем выше начальник, тем больше его уважают и боятся. И если разведслужба давала информацию, выходившую за рамки концепции руководства, то ее либо не передавали выше, либо редактировали так, чтобы она в эту концепцию вписывалась. Поэтому достоверной информации начальник не получал никогда.…И этот принцип распространялся на всю систему: нельзя давать сведения, которые не порадуют руководство… Это зеркало всего общества[514].
Эта советская особенность объясняет, почему Сталин проигнорировал, быть может, самые ценные разведданные Второй мировой войны. В 1941 году о скором вторжении Германии в Советский Союз Кремль предупреждали несколько источников, в том числе Маклин из Лондона и резидент СССР в Токио Рихард Зорге. «Еженедельная сводка политических разведданных, собиравшаяся [британским] Министерством иностранных дел, обращала внимание на [германское] вторжение за два месяца до его начала, — пишет Роланд Филипс. — Когда за несколько недель до нападения Сталин вдобавок к информации, уже несколько месяцев поступавшей к нему из открытых и тайных источников, узнал, что на вторжение намекает посол Германии в Москве, он сказал: „Теперь дезинформация достигла посольского уровня!“»[515]
В частности, 15 мая Зорге предупреждал, что нападение намечено на 20–22 июня. Но информация Зорге расходилась с мнением начальства: Сталин тогда еще был союзником Германии. Поговаривали, что Гитлер — единственный, кому Сталин доверял. После очередного предостережения Зорге он сбросил шпиона со счетов как «подонка, опекающего в Японии мелкие фабрики и бордели»[516]. 21 июня британский посол в Москве Стаффорд Криппс предостерегал, что вторжение начнется на следующий день[517], и тем не менее оно застало СССР врасплох. Миллионы советских граждан остались бы живы, если бы Сталин поверил своей разведке.
Как признавал Блейк, преемники Сталина тоже игнорировали
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
