офицеров, бойцы лупили в небо со всех стволов. Новогодний салют поддержали соседи. И ОМОН, и ВВ, и ОДОН. Артдивизион дал залп осветительными минами. На какое-то время в городе стало светло как днём. После мы ждали миномётного обстрела, но пронесло. Мне кажется, «чехи» просто берегли боеприпасы. Этот салют был далеко не глупостью или детской шалостью, как показалось кричавшим на нас офицерам. Это была наглость и дерзость русского солдата, который решил демонстративно пренебречь своей безопасностью, посмеявшись над смертью.
После смены я мгновенно уснул. Проснулся ближе к обеду. Воздух свеж, с крыш льётся капель, ярко светит зимнее солнце.
– Ты Калядина не видел? – спросил замполит, дыша на меня перегаром.
– Нет, не видел, – ответил я нарочно не по уставу.
– Куда же он пропал? Мы ведь завтрак проспали. Пришлось Немца вместо него послать за едой! – сказал озадаченно лейтенант.
Прапорщик Калядин находился в метре от нас, в десанте 511-й машины. На его лице живого места не осталось. Ночью его избили дембеля второго взвода. Этот конфликт назревал ещё с сентября. Степень своей вины знал только он сам. Его несколько раз ставили к стенке и стреляли у ног. О случайном рикошете почему-то никто не подумал. Пацаны были пьяны и озлоблены. Могли бы и убить парня. В любом случае прапорщик выстоял наказание достойно и обидчиков не сдал. Особый отдел узнал о происшествии в роте спустя неделю. Лицо Калядина к тому времени зажило, и зацепиться было не за что. Но ротный не оставил это дело просто так. В своём кабинете без посторонних он провёл профилактические беседы с теми, кто попадал в круг подозреваемых.
Лина пришла и привела с собой ещё с десяток человек. Худые и грязные. Они принесли компот, варенье и соленья. Всё, чем были богаты. Мы наполнили их тару соляркой. Нашёлся даже парацетамол для её матери. Мужикам вручили пустые ящики для растопки печей. По информации мирных, боевики сосредоточились в районе кладбища, рядом с консервным заводом. Группа до ста человек. Данные разведки ещё раз подтвердились. Толпу разогнал ротный. Руководствовался простой логикой. Бить будут по нам, а пострадает мирное население. Мы успели сунуть чеченцам большую коробку «Беломорканала», за что они крепко жали нам руки. Вот оно, мужское счастье, – покурить и пожрать. Счастье минимизировалось до природных инстинктов и для них, и для нас.
– Как имя-то всё-таки переводится? – крикнул я девушке вслед.
Но она снова лишь улыбнулась, поднося указательный палец к губам.
Третий взвод. Десятое января. Утро
– Машина готова? – обратился Макеев к Скачкову.
– Так точно! – ответил Саня. – Куда двинемся, товарищ лейтенант?
– После обеда начнём зачистку консервного завода, – сказал Макеев, прикуривая сигарету, – кладбище прошерстить нужно.
– Так там «духов» немерено, товарищ лейтенант.
– С нами танки работать будут. От взвода требуют три машины. Мы ближе всех к нужному участку, так что пойдём впереди. Прикроем огнём ОДОН. Готовьтесь, – закончил взводный и пошёл проверять личный состав.
– Ты в курсе, что кладбище христианское? – спросил Титов у Скачкова, пряча запалы гранат в карманы брюк. – Дальше Сунжу перейдём, и до центра рукой подать.
– Ты со мной? – спросил Саня.
– Ясен пень, – бодро ответил сержант.
Погода стояла ясной, на голубом небе ни одного облака. На ветвях израненных осколками тополей сидело чёрное вороньё. Пёс Хаттаб лаял на птиц, но без толку. Живность Грозного за время войны привыкла к грохоту стрельбы и взрывам снарядов.
– Не забудьте моего пса, – крикнул Макеев молодым бойцам, – в десант его закройте, а то под гусеницы машин угодить может.
Солдаты загружали в десант хозяйство взвода. Неплохо обжились за десять дней. Появились гражданские матрасы, кружки, тарелки и даже чайник. Раздобыли добротные топоры для заготовки дров и отличные штыковые лопаты для рытья окопов. На бойцах вдруг появились тёплые свитера, спрятанные под китель. Тёплые перчатки, вязаные шапки и обычные варежки. Солдат заботится о себе сам, если государству на него плевать.
Бригадир, вцепившись грязными руками в огромную кружку, жадно глотал вишнёвый компот. Он красной и тонкой струйкой стекал по его подбородку. Титов молча наблюдал со стороны. Кадык Бригадира дёргался то вниз, то вверх. Боец опустошил всю тару и громко отрыгнул, вытирая шапкой сладкие губы.
– Ты знаешь, что ты мудак, Бригадир? – хитро улыбнулся сержант.
– Почему? Что я такого сделал? – чувствуя подвох, спросил обиженно боец.
– Ты где такой «кругаль» огромный взял? – спросил Титов.
– Где взял, там уже нет, – выпалил солдат, отступая назад.
– Я ещё раз повторяю вопрос, воин. Где взял? В доме или в сарайке?
– А какая разница?
– Ты ответь, я объясню, в чём разница.
– Ну в сарайке. В доме только маленькие кружки были.
Титов подошел вплотную к Бригадиру и сказал негромко на ухо:
– Запомни раз и навсегда, воин, мусульмане не используют туалетную бумагу. Они подмываются, используя вот такие вот кружки и графины.
Бригадир сунул два пальца в рот и начал блевать прямо на сапоги сержанта. Титов отпрыгнул назад, громко смеясь над бедолагой. Офицеры предупреждали личный состав о некоторых особенностях Кавказа, но многие пропускали эту информацию мимо ушей. В остальном мы неплохо освоились, справляясь с любыми хозяйственными задачами.
Взвод управления роты
– Замок, – крикнул ротный, запрыгивая на броню 511-й машины, – назначаю тебя ротным связистом. Хватай станцию и ко мне.
«Вот только этого мне не хватало, – подумал я. – Четырнадцать с половиной килограмм к моему боекомплекту и бронежилету».
– Сумку с антеннами не потеряй, – добавил он, аккуратно вставляя гранату в свой подствольный гранатомёт.
Металл и Макар засмеялись. Вчера весь вечер взвод гадал, кто же будет связным. Я взглянул на этот металлический ранец, схватил его за лямки и накинул на плечо. Присев пару раз, понял, что надолго меня не хватит. Сняв свой бронежилет, выкинул все передние керамические пластины брони. Заднюю, осколочную, оставил, а станцию повесил спереди, прикрыв грудь и живот. Ротный увидел моё ноу-хау и пригрозил кулаком. Тогда я возвратился в здание и вернул на место керамику.
К нам подтянулись соседи. ОМОН в лёгких кирасах с титановой броней, в пятнистых маскировочных халатах. Их лёгкие «коробки» закрепились позади нашей колонны. Мужики попрыгали к нам на броню, подшучивая над неуклюжими пацанами. До невозможности смешно выглядели гранатомётчики. Боец в бронежилете, на спине сумка с тремя выстрелами, на плече труба гранатомёта, и автомат болтается не пойми как. Попробуй тут сменить позицию быстро и незаметно.
На броне остались особо смелые либо особо ленивые. Все остальные спешились. Машины ломали железные ворота дворов ПМК, неспешно втягиваясь в жилые кварталы города. Наступали всеми подразделениями. У каждого – свой участок. Шли узкими улицами параллельно друг другу, вглядываясь в чёрные пасти оконных проёмов. У многих контрактников патроны в патронниках, автоматы на предохранителях. Гусеницы наматывают на катки проволоку перебитых линий электропередачи. Наш взвод берёт левее. Вместе с ОМОНом ползём на консервный завод в обход кладбища. Оно огромное и запущенное. Макеев и вэвэшники, наоборот, выходят на улицу параллельно ему. Возможных укреплений противника – куда ни плюнь. Ударить могут хоть откуда. За кладбищем частный сектор, за ним высотные дома. Где-то там река Сунжа. Туда наступает первый батальон.
Замполит отчаянно крутит головой по сторонам. Ротный что-то кричит механику, и колонна встаёт. Впереди послышалась автоматная перепалка с противником. Сухо бьют подствольники. И уже так знакомо засвистели летящие в нашу сторону мины.
– Всем с брони! В укрытие! – заорал ротный.
Нас долго уговаривать не пришлось. Благо мы не в поле. Попрятались в подъездах ближайших зданий. На третьем этаже дома напротив с балкона свисает труп в рваном камуфляже. Хочется сходить и проверить, чей он. Где-то здесь попали в засаду внутренние войска, отступив с целым «Уралом» раненых.
– Наш, наверное, – заметил мой взгляд Булат.
– Почему ты так решил? – спросил я.
– Своих стараются уносить и хоронят где придётся.
– Что, благородные такие?
