За все расквитаться! За то, что выставил меня перед тетей Напсат обжорой, за приближающийся матч с ребятами из Карабулакской, — я сердцем чувствовал, что Магомет выберет для игры не меня, а Сулеймана, наконец, за прозвище «судья», которое, признаться, злило меня гораздо больше, чем «Це модж»!
Сулейман такой же худой, как и я. Но он выше меня ростом и, если говорить правду, сильнее. Не намного сильнее — так, на чуточку. Однако это меня нисколько не пугало. Сейчас я бы не простил обиду никому — злость клокотала во мне, как горячий суп в бабушкином котле!
Хитрить я умею. И теперь тоже пошел на хитрость.
— Посмотри-ка, Сулейман, кто идет! — неожиданно крикнул я.
Сулейман обернулся. Тогда я дал ему подножку и одновременно толкнул в грудь. Но то ли подножку я сделал неумело, то ли удар мой был слаб, но Сулейман не упал. Наоборот, в следующий миг он надвинулся на меня, руки его пришли в движение, и я вдруг почувствовал жгучую боль в левом глазу.
Я отступил. Шаг назад сделал и Сулейман.
— Что, попало? — спросил я, ощупывая больное место.
— Это тебе попало! — откликнулся Сулейман.
— Будешь приставать — еще получишь! — смело сказал я.
— Это ты сейчас получишь! — ответил Сулейман.
Впереди была новая схватка, и я понимал, что выйду из нее с гораздо большими потерями, чем Сулейман. Мне ничего другого не оставалось, как сказать:
— Ладно, я тебе это припомню!
Делая вид, что корчится от смеха, Сулейман заголосил на мотив какой-то старой песенки:
Погрозился мне Гапур: «Я спущу с тебя семь шкур!» Вышло все наоборот: Вон Гапур без шкур идет!
Потом, передохнув, завопил на всю улицу:
— Судья! Це модж! Судья! Це модж!..
Чуть не плача от обиды, я направился домой. Остановился около парикмахерской, — тут у входа зеркало висит. Поглядел на себя и ахнул: ну и синяк у меня под глазом! Как с таким бабушке показаться?
Но гулять по аулу с синяком мне тоже не хотелось, Легче иметь дело с бабушкой, чем со знакомыми — школьниками и взрослыми, — которые обязательно начнут приставать с расспросами: что, мол, с твоим глазом, Гапур?
Бабушка, конечно, сразу заметила мой синяк:
— Вай, сыночек, ты упал?
— Не упал я… Подрался…
Только что в глазах у бабушки была жалость и сочувствие. В один миг все пропало.
— Подрался, — повторила бабушка, и я уловил в ее голосе интонацию, обещавшую грозу. — Да, видно, в глухое ухо кричи не кричи, а толку мало… Я вчера взяла тебя под защиту — наверно, зря! Каким был дуралеем, таким и остался!.. С кем же ты подрался?
Вы понимаете, я не мог сказать, что дрался с Сулейманом. Не только потому, что не хотел ябедничать. Дело в том, что бабушка очень хорошо относится к тете Напсат, уважает ее, и, будь Сулейман тысячу раз не прав, она все равно взяла бы его под защиту.
— С парнем одним, — ответил я, — ты его не знаешь.
— Я всех в ауле знаю, дуралей ты этакий! — вскричала бабушка. — Говори, как его имя?
— Не знаю, — продолжал врать я. — Он черненький…
— Черненький? — Бабушка задумалась. Потом вытащила тряпочку, окунула ее в холодную воду и потянулась к моему глазу. — Может, это Исрапил? Но ты его знаешь! Сын кузнеца Исапа — Ахмет? И этот тебе знаком. Племянник Жовхар? — Она хмыкнула. — Как же его зовут? Забыла!
— Асхаб, — напомнил я.
— Ну, коли знаешь, как зовут, значит, не Асхаб! — Бабушка внимательно поглядела на меня. — Врать ты мастер, Гапур! Смотри, гнев божий когда-нибудь обрушится на землю, по которой ты ходишь!
«Не обрушится», — безмятежно подумал я.
— Слава аллаху, глаз цел остался, — сказала бабушка, передавая мне примочку. — А ведь могло быть хуже…
— Я ему тоже подсадил хорошенько, — похвалился я.
— А мне что за выгода? — ворчливо заговорила бабушка. — Твой синяк я вижу, а его — нет…
Охлаждая мне глаз примочкой, бабушка то принималась ругать меня, то придумывала самые страшные кары для Сулеймана. Конечно, она не знала, что дрался я именно с Сулейманом, и поэтому, грозя моему противнику, называла его просто «врагом аллаха».
До самого обеда я ходил с бабушкиной примочкой. Синее пятно под глазом немножко побледнело, но зато расползлось в стороны — даже на переносице и на щеке появились фиолетовые тени, будто меня обрызгали чернилами и я их плохо отмыл.
Ясно, теперь я думал лишь о том, чтобы отомстить Сулейману. Как это сделать? Снова вступить в драку? Боль в глазе, распухшая щека — все это говорило не в пользу такого решения. Что же тогда придумать?
Случай подвернулся сам собой. Но прежде чем рассказывать, как мне удалось отомстить Сулейману, я должен познакомить вас с объездчиком Иналом.
Я и раньше его упоминал. Говорил, что у него есть телевизор и я иногда смотрю передачи. Говорил, что в нашем альбоме имеются карточки, на которых я снят с Иналом и с его конем.
И все-таки до сих пор вы с Иналом хорошенько не познакомились, — я виноват. Мне обидно, что я делаю это так поздно. Ведь Инал, как и тракторист Холак, самые дорогие и самые интересные для меня люди в Сунжа-Юрте, если не считать, конечно, бабушки, мамы и дяди Абу. Инал приходится нам дальним родственником. Только это не главное. Родственники тоже бывают разные. Есть ведь у ингушей пословица: «Лучше хороший сосед, чем плохой родственник». А Инал всем хорош. Бабушка говорит, что родство для него не пустые слова, что он родственник не только по крови, но и по душе. Не легко заслужить такую оценку у бабушки! Что касается меня, то я уважаю и люблю Инала за смелость и лихость, за то, что самые горячие и своенравные кони ему подчиняются.
Нравится мне еще, что он добрый. Хотя это и не сразу видно. Лицо у
