Книга Егерь - Евгений Ильичёв

— Этот гад сломал несколько сотен жизней. Ты хотела узнать о моей мотивации? — переспросил Герман. — Месть — вот моя мотивация. Я должен положить конец его козням. Жив он или остается бесплотной программой — неважно. Я должен переиграть его. Ради нас. Ради нашего выживания. Ради этой обреченной планеты. Ради него, в конце концов.

Я почувствовал, как мне на голову поверх теплых рук Марии легла тяжелая горячая ладонь Германа, и из моих глаз непроизвольно потекли слезы.

«Ермак» медленно качнулся и замер. В пассажирский отсек заглянул Болотов.

— Мы на месте. Высота два километра. Их радары уже засекли нас.

— Дождемся утра, установим визуальный контакт с крепостью, добудимся нашего вонючего друга и посетим кнеса, — предложил план действий Герман.

— Согласна, — ответила Мария. — Коля, несешь вахту первым. Я сменю тебя через два часа. Остальным — спать.

Глава 17

Ва-банк

С наступлением утра «Ермак» приступил к снижению. Герман подозвал меня к себе:

— Ты же никогда не видел пределы кнеса с высоты птичьего полета?

Я отрицательно помотал головой. Я вообще ничего и никогда не видел с высоты птичьего полета. Герман усадил меня к себе на колени, и мы оба прильнули к слегка запотевшему стеклу иллюминатора.

— А вот и главный город твоей кнежити, Игорь, — сказал мне егерь тоном наставника. — Ваш мир устроен так, что все курени подчиняются своим кнесам. В Великой Пустоши всего три кнежити. Ваш курень, где главой дома был Курьма, подчиняется великому кнесу Чарской кнежити Владеймиру второму. В распоряжении кнеса Владеймира много куреньев. Есть и маленькие, вроде вашего, не больше сотни душ, но есть и довольно большие. В них может одновременно зимовать до двух-трех тысяч человек. Но Владеймир второй не единственный правитель в Великой Пустоши. У него есть два соправителя — его родной брат Гамарон третий, правитель Варрайской кнежити, и его дядя Соррибор, правитель кнежити Шууйской.

Пока Герман обучал меня политической карте моего же мира, наша могучая птица медленно снижалась в утреннем молоке тумана. У меня то и дело закладывало и звенело в ушах. Герман заметил, как я тру ухо, и, улыбнувшись, показал, что такое «продувка».

— Нос зажми и дунь туда сильно-сильно. Сразу все слышать будешь, — сказал он мне. — Это не разглядеть, но воздух вокруг нас имеет вес, и, хоть он и незрим, мы все равно чувствуем его давление. Пока не забивай себе голову этим фактом, просто поверь на слово. Вода, кстати, тоже давит на нас, причем гораздо сильнее, чем воздух. Так что эта «продувка» — Герман вновь показал смешной жест, которым хозяйка обычно сморкалась в хлеву, — поможет тебе не только в полетах, но и при нырянии.

Я несколько раз честно пытался повторить эту странную процедуру — «продувку», но, каждый раз встречаясь взглядом с суровым бородатым Германом, который тоже изо всех сил дул себе в нос, заливался неудержимым смехом. Герман тоже не мог удержаться и каждый раз хохотал вместе со мной. На смех пришла Мария и, улыбаясь, спросила:

— А чем это вы тут занимаетесь?

— Да учу этого сорванца продуваться, — сквозь слезы ответил Герман, — только он никак не сообразит, что пальцы разжимать не нужно, и меня смешит. Вон, уже все колени мне соплями забрызгал.

Я понял все, что сказал Герман, и от этого мне стало еще веселей. Я уже не мог сдерживаться и смеялся во весь голос безо всякой «продувки». Мария тоже не выдержала и рассмеялась вместе с нами.

— Вот видишь! — наигранно пожаловался Герман. — И что прикажешь с ним делать?

— Как же вы мило смотритесь вдвоем! — отсмеявшись, сказала девушка. — Это так необычно — слышать на борту «Ермака» детский смех. Посреди всего этого хаоса и неразберихи с будущим это как лекарство.

— Он нам нужен, как никогда! — глядя на меня своими добрыми глазами, ответил Герман. — Вот увидишь, он еще не раз удивит нас. А может, и все человечество спасет.

— Ну, уж палку-то не перегибай! — весело шуруя рукой по моему ежику на голове, ответила Мария. — Куда ему в спасители человечества? Он же доходяга! А ну-ка, марш завтракать, юнга Мечников!

— Погоди, — остановил егерь меня и Марию, — пусть сперва увидит!

С этими словами Герман обернулся к иллюминатору.

Наш «Ермак» завис прямо под облаком, и я наконец смог увидеть самый большой город во всей Пустоши. Изумлению моему не было предела. Под нами распластался огромный курень с десятками разнообразных деревянных построек. В центре крепости было красивое многоэтажное здание с пятью башенками, увенчанными округлыми крышами. Четыре башни этого сооружения окружали по периметру массивные центральные хоромы в целых четыре этажа высотой. Центральное здание также заканчивалось большим величественным куполом. В здании было множество окон, в каждом из которых горел свет, да и весь курень был очень хорошо освещен. В утренних сумерках он лежал под нами, переливаясь огненными всполохами. Освещение было не только в окнах многочисленных зданий — все улицы были уставлены высокими столбами с огненными блюдцами на верхушках. Света от них хватало, чтобы осветить близлежащие улицы и многочисленные переходы между домами. По заснеженным тропинкам туда-сюда бегали маленькие сотрапезники, с такой высоты они походили на муравьев. По широким улицам на санях, запряженных лошадьми, перевозились какие-то грузы. Саней было так много, что в некоторых местах им было трудно разъехаться. Сказать, что я был удивлен таким размахом, — не сказать ничего. Раньше я и представить себе не мог, что существуют курени много больше моего родного. Я и в своем-то порой достаточно долго плутал между домами, прежде чем находил нужную мне избу, а в этом огромном городе можно было запросто потеряться.

— Обрати внимание, как грамотно расположены башни крепостной стены, — указав куда-то вдаль, сказал Герман. — Такие крепости называются «звездчатыми». Эта форма куда эффективнее при обороне, нежели традиционный квадрат или овал. Выходит, что каждая из вершин-башен этой звезды прикрыта двумя соседними.

Я не сразу сообразил, о чем именно толкует Герман, но он пояснил:

— Каждая такая башня вмещает в себя до сорока защитников с ружьями. Мощные, высокие бревенчатые стены вкупе со рвом и ледяной насыпью не позволяют неприятелю с наскока сломать их, а огромное количество бойниц в башнях дает возможность обороняющимся вести по врагу перекрестный огонь.

— Бах! — изобразил я выстрел винтовки и тут же получил одобрение своего наставника.

— Правильно мыслишь. Из бойниц стреляют из огнестрельного оружия. А вон там, — Герман указал на небольшое по меркам огромного куреня квадратное строение, — самое страшное оружие кнеса. Мы классифицировали его как электродуговую пушку. Даже вооружение «Ермака» с ней не сравнится.

Я пригляделся, и мне стало не по себе. Прямо сейчас странное витое орудие смотрело в нашу сторону. Герман уловил мою тревогу и поспешил успокоить меня:

— Не переживай, малыш, по нам они вести огонь не станут. Кнес просто напоминает, кто в Пустоши, по его мнению, главный. Как только мы сядем, орудие нам уже не будет угрожать, поскольку для успешного попадания по «Ермаку» им придется разнести в хлам одну из своих башен. К тому же, он сам за нами посылал своего опричника. Кнес определенно ждет нас, и мне кажется, мы ему нужны так же сильно, как и он нам.

— Кстати, если кому интересно, кнесов посыльный уже очнулся и хочет по малой нужде. Грозится испачкать нам тут все, — сказал Оан, выглядывая из приоткрытой переборки грузового отсека.

Герман скривился.

— Что ж, нужно развязать уже гостя и позволить ему привести себя в порядок. Негоже вести его к великому кнесу обгадившимся.

— Нам, кстати, тоже было бы неплохо подготовиться к встрече, — сказала Мария, провожая взглядом техника. — Только прошу тебя, Оан, не пускай его сюда. Меня и так полдороги тошнит от одной мысли о его амбре.

Я думал, что Мария пошутила, но, взглянув на нее, понял, что она говорит вполне серьезно. Еще недавно она заливисто смеялась вместе со мной и Германом, а теперь на ее посеревшем лице читались отвращение вперемешку с дикой брезгливостью. Тут и до нас донеслись запахи грузового отсека.

— Поздно, — еле сдерживая рвотный позыв, сказала Мария. — Пойду лучше в кабину пилотов,