становится так плохо, что невозможно терпеть.
— Сейчас выйдем, посажу тебя в машину. Тогда отпущу. — Не замечая попыток отбиться, он закидывает меня на плечо. И толкает дверь.
— Не нужно меня никуда нести. Можешь возвращаться туда, откуда пришел. — Тело колотит так, что зуб на зуб не попадает.
— Спасибо за предложение. Как-нибудь сам решу, куда мне возвращаться.
— Я не собиралась никуда заходить... Боже, если бы я только представляла...
На глаза наворачиваются слезы. Не могу больше ни драться, ни злиться. Физически плохо. Внутри будто костер горит и черти пляшут ритуальные танцы.
— Тебе нужно было всего лишь подождать несколько минут. В машине! Это так сложно? — Марк раздражается еще сильнее.
Теперь он напоминает отчима, который орал на меня за любую оплошность.
— А тебе сложно было сказать, что партнер на самом деле партнерша? И весь этот дом... Это вообще не дом.
Как только попа касается сиденья, я поджимаю под себя ноги и сворачиваюсь калачиком.
— Это тебя не касается, — жестко обрубает Марк. Ни намека на попытку извиниться или что-то объяснить.
— Конечно. — Хочется выть в голос. Но вместо плача я поспешно вытираю подступившие слезы и отворачиваюсь к окну. — Куда мне?.. — шепчу себе под нос.
Не настолько тихо, чтобы Шаталов не услышал, однако он не реагирует.
Не продолжая спор, Марк заводит машину, и мы срываемся с места с такой скоростью, будто хотим кого-то догнать.
***
Как ни стараюсь взять себя в руки, дома становится только хуже. Мы не обнимаемся. Не целуемся. Марк не пытается унести меня в спальню. А я не лезу к нему со своими ненужными поцелуями.
Со стороны мы, наверное, кажемся соседями, которые вынужденно терпят друг друга на одной территории.
Из общения — короткие вопросы с ответами «да» или «нет» и быстрый ужин. Как у миллионов семей. Без диалогов. В телефонах. Отличие лишь в том, что наш ужин готовил модный шеф-повар и стоимость этой еды равна недельной зарплате какого-нибудь работяги.
Как бы ни хотелось забыться, после ужина ничего не меняется. Марк активно делает вид, что всё в полном порядке, и погружается в свои бумаги. А я...
Впервые за почти месяц я иду спать в гостевую комнату. Одна. До утра. Как недавно пугал один безумно любимый мужчина. А когда после бессонной ночи утром выхожу в гостиную, встречаю Марка.
В той же рубашке, что и вечером. С той же папкой документов. И такого чужого, что дико хочется плюнуть на свою гордость, броситься к нему на колени и заставить вспомнить, как хорошо нам было вместе.
Глава 26. Развилка
Любовь не спрашивает.
Сегодняшний день бьет все рекорды по дебильному «В первый раз». Для начала я впервые опаздываю на занятие. Марк привозит вовремя. Не задерживает, даже не прощается. Но еще пятнадцать минут я жду в холле. Прячась за колонной, смотрю на парковку.
На черную бэху, которая почему-то так и стоит на ректорском месте. На красивого мужчину за рулем, который на удивление никуда не спешит.
Следующим «первым разом» становится зачет. Сокурсники пялятся на меня как на призрака, когда выхожу из кабинета с зачеткой в руках. Никто не верит, что лучшая ученица потока могла завалить зачет по любимому предмету. Да еще и у преподавателя, который ставил ее в пример всем и каждому.
После двух «первых» к очередному я должна бы уже заработать иммунитет. Публичная выволочка, пересдача — все неприятности уже случились. Но как у классика: «Когда я думал, что достиг дна, снизу постучали».*
Тем самым стуком снизу оказывается машина следователя. Глебов приезжает к окончанию пар и ждет рядом с ректорским местом, где всегда паркуется Марк.
Первое мое желание — изобразить, что не заметила, и через черный ход сбежать на остановку. Абсолютно ненормальная реакция, учитывая, что нам нужно встретиться и обговорить суд.
Но реализовать свой план не успеваю. Следователь уже увидел меня и идет навстречу.
— Привет, красавица, карету ждешь? Я вместо нее. — Он протягивает руку, словно мы давние приятели или коллеги.
— Здравствуйте. Если Марка нужно подождать, я подожду. — Пячусь назад.
— Шаталова не будет. Пошли в машину.
— Он не предупреждал, что сегодня меня повезете вы.
— Иногда обстоятельства возникают внезапно. — Распахнув дверь, Глебов кивает в сторону салона.
— И все равно... Я дождусь Марка. — Начинаю оглядываться по сторонам, продумывая, кого звать на помощь.
— Некого тебе ждать, — хмыкает следователь и распахивает другую дверь. Заднюю. С огромным чемоданом на сиденье. Пакетом и тапочками поверх всей этой картины.
От увиденного я впадаю в ступор. Все эти вещи мои. Еще утром они были в доме Шаталова. И никто ничего не собирал.
— Узнаешь добро? — Радушная улыбка тает на лице Глебова.
— Да...
— Тогда должна понять, что ни к какому Шаталову ты не поедешь. — Он захлопывает дверцу. Громко. Будто машина не его. И снова командует: — Всё, быстро внутрь. Нечего тут фейсами светить. Не то время.
Не знаю почему, но верю сразу. И в то, что не повезет. И в то, что придется ехать. Внутри все клокочет от напряжения. Каждый шаг дается с трудом. И все же я дохожу до машины, послушно опускаюсь на пассажирское сиденье.
— Молодец, — хвалит Глебов. — Теперь бардачок открой.
Он заводит машину, и мы трогаемся.
— Там тоже мои вещи? — вырывается с нервным смешком.
— Твои, — подтверждает следователь. — Документы на перевод в столичный мед и остальное.
— Перевод? — Я беру целую стопку всяких бумаг и от шока роняю их себе на колени.
— Все как в Питере. Второй курс. Такой же поток, — торопливо начинает перечислять Глебов. — Кстати! По поводу общежития можешь не беспокоиться. Снимешь что-нибудь приличное. Вот наличка. — Он достает из-за пазухи тугой конверт и передает мне. — Прямо сейчас заедем в банк. Положишь на счет.
— Что это? — Конверт жжет пальцы. — Зачем?
— Затем, что теперь ты Градская Елизавета Ивановна.
Так и не дождавшись, когда сама посмотрю документы, Глебов одной рукой вытаскивает из стопки бумаг свеженький паспорт и сует его мне.
— Можешь забыть о прежних счетах, нужен новый. А заодно билет на поезд.
— Я... ничего не понимаю. — Теперь окончательно теряюсь.
Пачка денег, новые фамилия и отчество. Место в вузе. Чемодан...
