морщинки в уголках его глаз проступили резче.
Он прошел к главному зданию и сел на веранде.
— Эй, молодой монах.
— ?
— Когда ты родился?
Такая моргнул:
— Я…
Если он перерожденный, значит, он родился четыреста лет назад. То есть переживал рождение своего тела множество раз…
Глядя на безмолвствующего Такаю, Кокуре слегка улыбнулся.
— Я спрашиваю о тебе. Когда ты… когда Оги Такая родился?
— Оги Такая родился…
Такая осекся. Что Кокуре имеет в виду?
Кокуре сузил маленькие глаза и посмотрел в небо.
— В течение своих жизней люди не единожды начинают все с чистого листа. Даже если их тела не умирают, они в силах, если пожелают, начать с начала бесчисленное количество раз.
— …
— Это можно назвать перерождением? Если да, то ты заново появляешься на свет в момент, когда от всего сердца хочешь начать все с начала.
Такая поднял голову.
— Давным-давно ты наверняка об этом подумал. И захотел начать все сначала. Вернуться к чистой невинной душе младенца.
— …
— Теперь же, силясь простить, ты не можешь простить, пусть ради прощения и себя, и других…
Такая вздрогнул. Слова Кокуре впервые нашли в нем отклик.
— Дедушка…
— Ты разыскал утробу матери как место перерождения, правильно? Ты выбрал утробу матери местом нового начинания, местом, откуда все пойдет по-новому, где все вернется к чистому листу, — Кокуре встретился взглядом с Такаей. — Утроба матери — место, где переродилась твоя душа, где она начала существовать по-новому. Это дом, где ты начал жить как Оги Такая.
Кокуре подразумевал то же, о чем говорил недавно Масамунэ.
Мы начинаем жизнь в утробах матерей; наши матери — наш дом.
Та, кто дала ему жизнь, была его матерью — одной единственной.
Утроба матери… место, где жизнь началась заново.
Рождение.
Которое было.
Один момент, что был у него… у него, кто не более, чем пылинка во вселенной, кто даже еще ничтожнее перед лицом истории.
Один момент, который он мог вписать в эту вечную историю.
Да… пусть человек может начинать жизнь бессчетное количество раз, Оги Такая существует только здесь и сейчас. У него есть Савако — мать, которой нет больше рядом; Мия — сестра, которую он защищает; Юзуру — его лучший и незаменимый друг… Пусть он скалит клыки, зализывая раны, вынесенные из свар со взрослыми, он все еще может поддерживать отношения со многими людьми…
Он не то же, что эти люди из прошлого.
И его будущее, наверное, тоже будет другим.
Единственный человек, который существует здесь и сейчас.
Это Савако даровала ему рождение. Эта женщина, настолько важная для Оги Такаи, подарила ему настоящее. Разве не она дала ему и все дорогое его сердцу?
Кокуре проговорил:
— Она дала рождение новому тебе. Она далеко не чужая тебе, она — мать души Оги Такаи.
Замерев, Такая уставился на Кокуре:
— Де… душка…
Кокуре слабо улыбнулся:
— Ты никого не обманывал. Никого не предавал. Ты, существующий здесь и сейчас, любим всеми и важен для всех.
— …
— Тебе не в чем себя винить. Ты по всей правоте сын этой женщины. Пожалуйста, проведай ее еще раз: кажется, она очень за тебя волнуется.
Такая не двигался. Сила, сдерживающая одиночество в его сердце, дала бы трещину при одном неверном шаге.
Такая смотрел вниз, пряча лицо, и не находил ответа.
«Мама…»
И сомневаться-то не в чем: все очевидно. Однако же…
Без раздумий он бы никогда не понял. Проблема была не в прошлом, но в будущем. Что делать потом? Что сделать, чтоб не ранить дорогих сердцу людей, чтобы не предать их? Личность Кагеторы — это не оправдание. Почему нельзя быть честным? Почему приходится делать больно человеку, который так важен для него? Если дело было в слабости, он хотел бы скорее стать сильным. Если дело было в возрасте, он хотел бы поскорее стать взрослым. Если он колебался и ранил этим людей, он бы хотел… хотел вырасти. Как же он этого хотел!
«Я… — под тяжестью мыслей дрогнули плечи. — Я… просто ребенок».
Кокуре смотрел на него, а Такая кусал губы. Все сильнее и сильнее.
Вы должны просто быть самим собой.
Мать, появившись в воображении, все еще звала его по имени с улыбкой, согревающей его.
И Такая впервые заметил…
Что сад моховых роз никогда не покидал его сердца…
Кокуре поднял телефонную трубку.
Время перевалило за семь вечера.
Ощутив нечто тревожное в звонке, Такая сбежал со второго этажа.
— Что?! Где вы? Вы сейчас где?!
По лицу Кокуре Такая немедля догадался, что случилось что-то выходящее за рамки обычного, и выхватил у монаха трубку.
— Алло? Это я!
— Ка-Кагетора? — голос в трубке принадлежал Аяко. — Шестая точка… была атакована!
— Шестая? Не… скорый поезд…
— Противоположная… северо-западная. Госпиталь при университете Тохоку в Сейрё. Здание уничтожено… я не могу…
Отчаянные слова тонули в дыхании, которое становилось все слабее и слабее.
— Нэ-сан? Ты ранена?!
— Я… нормально, но… никто… никто ничего не делает…
— Ничего не делает? В смысле?
— Никто не заметил обвала! — выдавила Аяко. — Как будто они не видят! Вообще не реагируют! Никого не зовут! Ни полицию, ни пожарных! Совсем ничего не делают!
— !
— Здесь много раненых! Все мучаются… что мне делать, Кагетора! Что мне делать?!
— Но!
— Я звала кучу раз, а никто не слушает! Никто не идет помочь! Я звала, умоляла, никто не обращает внимания! Где их глаза? Все ведут себя, будто ничего не произошло! Если так дальше пойдет, то даже те, кто выжил, умрут! Кагетора!
Гипноз.
Дзикэ-кеккай Могами уже давал о себе знать. Людей, охваченных внушением, совсем не заботили ни сверхъестественные явления, вызванные оншо, ни жертвы.
— Что мне делать?! Я… а!
— Нэ-сан, что случилось?
— Ка-кагетора!
— Я иду! Продержись еще чуть-чуть, поняла? Я уже иду!
Он положил трубку и повернулся к Кокуре.
— Отправляешься?
Такая кивнул:
— С силой или без, но не могу же я просто сложить руки?
— … Боги с тобой. Они защитят тебя.
В глазах Такаи появилась улыбка:
— Бисямонтэн?
И вдруг…
Ссссзззз…
Из-под пола вырвался жуткий звук.
— Что это!
Земля содрогнулась. Дом пошатнулся. Замигали светильники, попадали цветочные вазы. Все здание тряслось и скрипело.
— Землетрясение?!
— !
Снизу взвыло. По потолку пошли трещины, а потом он рухнул, сметая стены, не способные выдержать его вес.
— Ч!
Земля ушла из-под ног.
И перед глазами взметнулись багровые языки пламени.
— !
Рев сотрясал округу.
Дом Кокуре превратился в гигантский столб огня.
А неподалеку стоял молодой человек, в чьих глазах отражалось опалявшее небо пламя.
Порыв ветра бросил хлопья горячего пепла на белый плащ, и
