Мужики без курток вывалили из машин. Я обогнула их стороной, в десятке шагов замерла, глядя как в сугробе лежат сбитые…
— Ты убил людей, — я не смотрела на Аглая.
Оборотни людей не трогают. Они не убивают, не насилуют, избегают всеми путями. Для чего, я пока не знала, только это в крови.
Оборотень имел на своей роже наглое выражение. Пренебрежительно пнул моего деда по ноге.
Я взревела, выставила пистолет и хотела выстрелить, но мою руку к земле резко опустили.
В нос ударил запах странный, укропа что ли, но скорее фенхеля.
Оборотни у машин изогнулись, оскалились, не боясь показывать клыки и горящие глаза. Никого из людей не было, звери терялись в пелене снега.
Я медленно повернула голову в сторону. Рядом со мной стоял высокий русый мужчина в кожаной куртке и джинсах. В бороде клыки, глаза горели сине-голубым светом. Рука его, держала мою. Обжигала теплом. По длинным пальцам бежали светло-русые меховые дорожки, когти росли.
Стая Аглая окрысилась, пропадал человеческий вид. Это их противник? Видимо, да. И хотя один пришёл, они его боялись и серьёзно.
Но мне не до этого, я смотрела на своих родных, что лежали на земле и не двигались. Слёзы в три ручья, чуть слышно завыла от горя. Так разъедало внутри, что дышать сложно, ноги подкашивались. Я ослабла.
— Антипа, — рыкнул Аглай.
Антипа Вересень рванул вперёд. Я уже не слышала и не видела. Сунув пистолет в сумку, вытирала слёзы, подбежала к подъезду.
Дед… Похоже на нём и снег уже не таял. Я к Полечке. Она лежала на спине и смотрела вверх, глазками хлопала. Молчала. Над ней только руками водила, боясь даже прикоснуться. Губки маленькие синели.
Из меня вырвался вопль отчаяния. Терялась в этой круче, в этом ужасе и кошмаре. Дрожащими руками пыталась достать телефон, чтобы вызвать скорую.
— Не трогайте её, — сказала женщина в ярко-оранжевом жилете с лопатой в руках. — Я вызвала скорую и полицию.
Крохотная ручка, с которой слетела рукавичка, даже не могла согнуть пальчики. Я протянула руку к деду. Пощупала его шею. Ничего… Уже ничего не вернуть. Аглай убил его.
Такой рык стоял, что женщина присела рядом со мной и выпучила глаза на машины.
Один из внедорожников, буксуя, уехал вперёд, в другом творилось что-то ужасное. Стоял рёв и крики, из открытой задней двери фонтаном кровь текла. Машину качало. Тот, кто сидел за рулём, дал заднюю скорость. Внедорожник пропал в пелене снега, мигал фарами где-то в конце нашего двора, пока не исчез с поля зрения с визгом тормозов.
— Звери какие-то, — выдохнула в ужасе женщина.
Полина моргала, продолжала смотреть вверх. Я нависал над ней, чтобы на личико не падал снег. Плакала, рыдала.
— Девочка моя, — стонала я. — Потерпи. Ради меня, деточка. Моя радость, моя хорошая. Полечка, я здесь. Ладушка тебя не бросит.
*****
В больнице резкие запахи, яркое холодное освещение в коридоре. Пустые скамейки вдоль стен. Ремонт хороший, новенькие белые двери в палаты. У поста щебетали медсёстры в разноцветных форменных халатах. Ходили врачи. Ранним утром появлялись больные.
Столько людей вокруг, а у меня безграничное одиночество.
Женю я не сразу узнала. Скорее по запаху, чем внешне. Потому что не видела из-за бесконечной пелены слёз. Он стоял напротив меня, взъерошенный и бледный. Рубаха, что в клубе была в отличном состоянии, помята, пиджака не было, куртка осенняя накинута. На лице сочувствие и беспокойство.
Он подтягивал рукой мою многострадальную блузку, прикрывая нижнее бельё. Пытался укрыть от этого кошмара. Ничего не говорил, только дышал отрывисто.
Что говорить?
Маму увезли прямо из этого отделения, у неё случилась истерика. У ребёнка кома, я – опекун.
Если бы мне одной пришлось разбираться с компанией оборотней, было бы не так тяжело. Но, похоже, Листопад мою девочку убил. И деда.
А без ребёнка я, пожалуй, не хочу жить.
Ноги подкосились, Женя подхватил меня и пришпилил к стене, навалился.
— Сейчас знакомый посмотрит. Из комы можно выйти, — шептал он спешно мне в ухо. — Держись, Поля жива.
Он своим лицом приник к моей щеке. Поддерживал. Но мне почему-то не полегчало. Я не могла думать о том, что Поля выйдет из комы. Она не выйдет. Ребёнок умер. Вегетативное состояние, но совсем скоро…
— Нам надо уехать, — шептал Женя. — Слышишь, тебе надо отдохнуть.
— Я от неё никуда не уйду, — еле слышно ответила я, разрешая себя обнимать и даже целовать.
Нашёл время! И хотя мы когда-то были любовниками, к нему я ничего не чувствовала, скорее моя вторая сущность была очень недовольна, что меня трогает чужой мужчина.
Ему нравилось моё положение, моё состояние. Там, где он полный царь и бог.
Женщина может быть независимой, гордой и одинокой. И если встретит мужчину, то он будет относиться к ней, как к гордой и независимой, желая скрасить одиночество. Если девушка ведёт себя, как шлюха, вешается на всех, ни в чем себе не отказывает, то и мужчины её воспринимают, как легкодоступную, не предлагая ничего серьёзного. Та, которая говорит мужчине, как хочет детей и хороший дом, подвигает мужчин к мысли, что перед ним мать и хорошая хозяйка, и он делает выбор нужно ли ему это.
А ещё мой вариант. Женщина ослабленная, нуждающаяся в помощи, срывает с лиц мужчин маски. И они показывают себя во всей красе. Ведь со мной можно делать всё что угодно. Безвыходная ситуация. И будь я одна, то я бы справилась. Не ради себя, я принимала помощь.
Женя нашёл лучших врачей, он обеспечил охрану платной палаты. Внутри палаты устанавливали камеру, чтобы я могла двадцать четыре часа в сутки наблюдать за Полечкой.
Ещё обещал, что все хлопоты по похоронам… Дед умер.
Это всё, я над пропастью. Отчаянно хватаюсь руками и только Женя передо мной.
— Мы пока не можем пожениться, — нашёптывал он.
Не можем. Он и не собирался на мне жениться, после того, как папа мой обанкротился. Поэтому я даже не думала ему звонить, мама успела сообщить. Да и не любила его. Родители настаивали с ним общаться, теперь у меня никого нет. Кроме…
Уар! Ведь Аглай пришёл. Антипа Вересень появился, значит и ты где-то рядом!
Уару доверяю, с Уаром я готова уйти в лес в ту избушку и жить с ним. Мне этот мир людей жестокий и несправедливый казался хуже, чем животный мир, где съедят потому что сильнее. Здесь всё то же самое, только по закону.
— Нашу фирму поглотили. Вынудили подписать договор о слиянии. Завтра будет банкет. Ты пойдёшь со мной.
Нет, он не просил. Он приказывал, потому что считал, что владеет мной. Теперь я должна стать его содержанкой. Пока открыто этого не говорил. Но намекал.
