но как сумела.
— П-понятно, — справился с потрясением Маэстро.
— Тебе-то какая разница? — подбоченилась «барышня». — Ты искал Эльзу — ты нашел Эльзу. Ты ебаться пришел аль по делу?
— По делу.
— Тогда проходи.
Эльза поманил Бруно лапищей и пригласил к самодельному грубому столу с парой табуретов. Кроме стола в комнате имелась кровать, умывальник, повешенный на стену, и у единственного окна — верстак с закрепленными обувными формами. На одну был натянут женский сапог с оторванным каблуком. Разномастная обувь и заготовки стояли и под верстаком, и вокруг него, ими была заставлена вся дальняя стена и полки на ней. Из приоткрытой дверцы шкафа торчал кусок жесткой кожи. Эльза явно подрабатывал сапожником в свободное… от чего-то там время.
— Ну, слухаю, — грузно усевшись на табурет, пробасил Эльза.
Бруно растерялся. Он все еще не мог побороть диссонанс.
— Тебе обувку подправить или новую сладить? — не вынес молчания сапожник. — Боты, — он покосился на ноги Бруно, — гляжу, у тебя говенненькие, небось, все пятки стер. Так я мигом, дай только замеры сделаю. Я в полку всем сапоги да боты казенные правил, до ума доводил, сам херр пулковних у меня обувку чинил. Никто не жаловался.
Бруно снова уставился на волосатые руки отставного гренадера и решил, что тоже не стал бы жаловаться. Затем осмотрел свои туфли, и ему почему-то сделалось обидно. Все-таки это были его мучители, и кроме него никто не имел права громко и вдохновенно вздыхать на них.
— Да нет, меня все устраивает, — соврал он. — Я по другому делу.
— Ну так говори уже.
— Да вот пытаюсь… в общем… — почесал за ухом Бруно и набрал воздуха в грудь. — Короче, пару дней назад на улице Искусств кое-кто кое-кому сделал одно предложение. Кое-кто, кхм, отказался. Но кое-что изменилось. Кое-кому понадобилась помощь… кое в чем. Поэтому кое-кто просит прощения и приглашает Эльз… кхм, ну да, Эльзу на прогулку. В Анкин сад. Завтра, в полдень. А, — Бруно потер наморщенный лоб, — и еще просили передать кое-кому, что еще кое-кто не держу на него зла и все прощает.
Сапожник тоже наморщил лоб и усиленно его тер, поглаживая при этом еще и густую бороду, чтобы мыслительный процесс шел лучше.
— Н-да-а-а-а, — протянул он многозначительно. — И боты говенненькие, и связной с тебя херовый.
— Какой есть, — обиделся Бруно. — У вас самих с секретностью не очень, — заметил он.
— Че это? — насторожился сапожник.
— Ну, каждый может зайти в «Осетра» и спросить Эльзу.
Гренадер нахмурился, помрачнел, пристально разглядывая Бруно. Маэстро втянул голову в плечи и покосился на его руки, гадая, сколько они разогнули на спор подков и как быстро они сворачивают шею.
Но сапожник лишь рассмеялся.
— А ты когда-нибудь видел, чтоб в альбарский кабак перлись за шнапсом и менншинскими девками, а? — спросил он. — Спросят Кончиту-небриту, Хулию там, Анхелику какую посисястей… Он, — сапожник кивнул и указал большим пальцем на полки с обувью, — за стенкой Кармелита живет. Жопа — во! Сиськи — на одну лечь, другой — укрыться. Очень рекомендую, и берет недорого. А вот Эльзу спрашивают только те, кто знает. А знают ее мало. И лучше, парень, чтобы так оно и оставалось, смекаешь? — серьезно посоветовал он.
— Смекаю, — заверил Бруно.
— Ну и молодец, раз смекаешь, — сапожник пошкрябал бороду. — Стало быть, кое-кто Эльзу на свиданку зовет? — задумчиво проговорил он.
— Угу.
— В Анкин сад, стало быть?
— Угу.
— Кто ухажер? Где ждать будет? Как узнать, ежели че?
— У пруда. Ну там, где герцог, говорят, купаться любил. А ухажер… — Бруно задумался и пожал плечами, — да он сам узнает, ежели че.
— Хммм… — гренадер почесал лысеющее темя. — Есть в старом парке пруд — там герцогиню раком прут, хе-хе… — напел он экспромт. — Ну, может, Эльза и придет, кто знает, кто знает… — решил он и поднял голову. — Еще че передать хочешь?
— Да вроде нет, — ответил Бруно, хоть и несколько напрягся, торопливо вспоминая, не забыл ли чего.
— Может, боты все-таки справить? — сапожник настойчиво указал на туфли Маэстро.
— Нет, спасибо.
— Как хочешь, — махнул лапищей сапожник и встал с табурета. — Тогда широкой дороги тебе.
Он проводил Бруно к двери, идя следом. Перед тем, как повернуть ключ, сапожник еще раз пристально смерил Маэстро взглядом и сказал, почесывая лохматую грудь под расстегнутой на три пуговицы рубашкой:
— Выйди-ка через парадную, а не кабак.
— Зачем? — Бруно энергично почесался за ухом.
— Так надо, парень, не спорь.
Бруно спорить не стал. И когда сапожник выпустил его из квартирки, послушно вышел на улицу через парадную.
Он вдохнул горячий воздух, приложил ко лбу ладонь козырьком и посмотрел на яркое солнце. Так могло показаться. Но Бруно умел, глядя в одну сторону, видеть, что творится в другой.
И он увидел в окне маленькой квартирки на третьем этаже крупную фигуру сапожника. А еще он увидел на подоконнике соседней квартиры большого филина. Бруно это насторожило — он никогда не видел в Анрии сов, да еще и днем. Однако выработанная паранойя почему-то не забила тревогу. Возможно, потому, что о птицах Бруно знал не больше, чем о правописании. Ему хватало того, что наесться можно всего парой летучих крыс, зажаренных на костре.
Бруно сунул руки в карманы и зашагал по тротуару проспекта Байштана.
И не увидел, как большой филин расправил крылья, взмыл с подоконника в синее анрийское небо и полетел следом за бывшим нищим.
* * *
Слежку Бруно заметил не сразу.
Да и как сказать, заметил. Засмотрелся на одиноко бредущую по тротуару навстречу мещанку, возвращавшуюся из лавки с корзиной свежих овощей и хлеба. Женщина накрыла плечи легкой шалью, чтобы совсем уж не смущать прохожих, но она была настолько фигуристой, крупной и мягкой, а тяжелые, необъятные, едва не выпадающие из платья груди колыхались и качались так, что у Бруно дух перехватило. Маэстро чуть с фонарным столбом не поцеловался. Толстушка проплыла мимо, пряча кокетливую улыбку, искоса глянула на обнимающегося со столбом Бруно, вильнула широкой кормой на прощанье — Бруно чуть не поплыл на волнах влюбленности с первого взгляда.
Тогда-то, провожая безымянную любовь всей жизни, Маэстро и заметил преследовавшего его. Это он тоже определил с первого взгляда.
Что-то не понравилось Бруно в нем. Маэстро не запомнил, во что он был одет, но взгляд показался пугающе знакомым, хоть и лицо было другим. В этом Бруно был уверен тоже.
Маэстро тут же позабыл о пышногрудом объекте своей разыгравшейся страсти. Отлип от столба и заторопился по улице, прибавив шаг. Оборачиваться не стал, чувствовал, как ему сверлят спину.
Бруно шагал, глядя под ноги. Старался не видеть, что происходит впереди. Так было проще притворяться задумавшимся, рассеянным олухом из деревни. Ведь каждый горожанин знает, что единственное назначение сельского дурня в большом городе — переть, не разбирая дороги, толкаться и сшибать идущих навстречу прохожих.
С такими Бруно и столкнулся, с честными, никому не мешающими прохожими, вывернувшими из-за угла. На углу он и ткнулся макушкой в работягу, наивно полагавшего, что тротуар широкий.
Рабочий зло оттолкнул олуха. Олух горячо извинился. Но вместо того, чтобы обойти толпу рабочих, нагло втиснулся между ними, продолжая горячо и искренне извиняться за неловкость и рассеянность. При этом отдавливая ноги, пихаясь локтями и одновременно пытаясь оправить мокрые от пота рубашки на утомленных от бесконечной работы телах, которые случайно облапал. Так он прошел сквозь человек десять. Узнал много нового о себе и ближайших родственниках на альбарском и нескольких имперских наречий. Кажется, пара слов была даже на поморском.
Но Бруно незаметно юркнул за угол, успев напоследок, пока прокладывал себе путь, оглянуться и заметить насторожившегося преследователя.
А едва свернул — сразу же кинулся бежать. Провожавшие его интернациональным матом рабочие принялись проверять кошельки, однако Бруно не крал ничего, хоть и мог.
Но он побежал, громыхая жесткими, неудобными, трущими пятки туфлями по тротуару. Несся, лавируя между редкими прохожими, подозрительно косящимися на бегуна.
Бруно обернулся — преследователь тоже свернул за угол скорым, пружинящим шагом и не думал отставать.
Маэстро едва не столкнулся еще с кем-то, даже не понял в точности, с кем, просто прыгнул в сторону и побежал дальше, не слушая пожелания долгой жизни и здравия вслед.
Он пронесся до середины улицы, не обращая внимания ни на чье
