находится. Да и как себя жалеть, когда тут такое? Когда так хорошо делают мне!
Грубо, жестко, глядя в глаза неотрывно, считывая малейшую мою реакцию на каждое движение пальцев по промежности, и я не понимаю, от чего больше тащит, заводит: от его опытных рук, или от его бешеного, жадного, такого искушающего взгляда… Да и не важно это, потому что работает комплекс: тяжесть мужского тела, правильные движения и жесткий приказ:
— Кончай!
И я кончаю.
Да так громко, что Илье приходится, выругавшись, закрыть опять рот ладонью. И, кажется, мое слегка напуганное, обезумевшее от возбуждения лицо, взгляд с расширенными, наверняка, зрачками, заводит его до невозможности, потому что мой электрик опять ругается, приваливается ко мне сильнее, толкается, полностью одетый, так, словно имеет уже! Прямо тут, у забора стройки!
И нет, мне не стыдно.
Вообще.
— Илья–а-а… — выдыхаю я обескураженно, когда перестает трясти от возбуждения и афтешоков оргазма, — ты с ума…
— Это точно, — хмыкает он, отпуская меня, поправляет себя с тихим проникновенным матом, — ты меня свела полностью… Коза… Ни о чем думать не могу, ничем заниматься не получается… Ведьма…
Он немного растерянно смеется, шарит по карманам, достает сигареты, зажигалку, прикуривает, выдыхает дым, щурится на меня, растрепанную и взмокшую.
— Вкусно кончаешь, Эммануэль… Дополнительный кайф… Куда круче, чем твоя экранная тезка…
— Ох, не надо про это, — с досадой отворачиваюсь я, в очередной раз мысленно благодаря папу за подарок. Надо будет на могилу к родителям съездить. Цветы отвезти…
— Ладно, Эммануэ-эль, — с удовольствием тянет Илья, поддразнивая меня, — поехали, а то сейчас еще раз так обиженно посмотришь, и снова утешать буду… А хотелось бы уже до кровати добраться… И да, кто это тебя обнимал?
Голос его меняется, становится очень холодным. В нем металлические ноты проскальзывают, которых я не слышала раньше, и на ум опять приходит мысль, что я его совсем не знаю, моего электрика… И так ли он прост, как хочет казаться?
Правда, эта мысль появляется и исчезает, погребенная другой, куда глобальней: как рассказать про Колесникова без упоминания его поползновений в мою сторону? Почему-то кажется, что последняя информация будет явно лишней…
— Это… Мой босс нынешний… — говорю я, и Илья, предлагая мне руку, чтоб перевести через шаткий мостик на стройке, тянет на себя неожиданно, прижимает к груди и смотрит в глаза жестко:
— Ты говорила, одноклассник.
Черт!
— Ну да, — смеюсь я немного натужно, — оказался моим боссом, представляешь?
— Вот как? — щурится Илья, вообще не собираясь принимать мой смех на веру, — а сегодня он чисто по-дружески зашел к твоей подруге?
— Ну да…
— А раньше заходил?
— Нет…
— Вот как…
— Илья, — мне этот разговор все меньше нравится, как-то ощущается в нем тонкая нота грядущего абьюза. А я, как бы, еще от предыдущего не отошла, потому сразу собираюсь расставить все точки над i, — это мой одноклассник и мой босс. Такое совпадение, представь себе. И я не понимаю твоего тона и не собираюсь оправдываться. Ни за что.
Говорю я это , жестко глядя ему в глаза и прекрасно понимая, что сейчас возможен любой вариант развития событий. Например, Илья может взбрыкнуть, решить, что его такое не устраивает, и оставить меня стоять тут одну, посреди ночной улицы. Может попытаться надавить, и это уже будет вполне определенный звоночек, что нам не по пути, несмотря на жаркий секс.
Да, будет жаль заканчивать праздник тела, но больше я в эту колесницу не сяду.
И без того, едва живая выбралась… И то не факт, кстати, потому что от Лисовского можно чего угодно ждать, тварь непредсказуемая же.
Короче говоря, я собираюсь стоять на своем. И не сдавать позиций.
Илья смотрит на меня, и ему явно не нравятся мои слова и мой тон. Это видно по чуть сжатым губам и суровому взгляду.
Страшно, ага.
Но лучше сейчас, чем потом, с кровью и мясом.
Глава 20. Я начну нормально работать?
Глава 20. Я начну нормально работать?
“Как ты себя чувствуешь?”
“Все болит”
“А чего так? Тебя кто-то пытал? Кто?”
“Да есть тут один…Всю ночь спать не давал…”
“Жуткий типа, да?”
“Не то слово…”
“Но тебе нравится, как он тебя пытает?”
“Молчишь…”
“Чего молчишь?”
“Эммануэль? Не понял. Не нравится?”
“Не понравилось?”
“Реально больно?”
“Эмми, больно? Где именно?”
“Блять, Эмми, ответь мне что-нибудь!”
— И после этого мы планируем еще один набор, но уже более тщательно… Сами понимаете, специфика профессии… — голос ИИ звучит настолько убаюкивающе, что я невольно прикрываю веки, изо всех сил притворяясь, будто крайне увлечена стенографированием речи биг босса, а не стремлюсь под шумок доспать часы бессонной ночи.
Очень мне в этом мешает постоянно всплывающее окно сообщений от Ильи. Я их вижу, но телефон лежит на столе, на беззвучном режиме, и потому даже утащить его на колени, чтоб настучать хотя бы что-то, не могу.
Как оборвала нашу с ним игривую переписку в самом начале совещания, так теперь и мучаюсь, невольно зарабатывая себе косоглазие постоянными попытками прочесть новые и новые сообщения.
Потому что Илья оказался тем еще контрол-фриком, мнительным и слишком много думающим.
И мое внезапное сетевое молчание может теперь воспринять совершенно неправильно.
Это одновременно бесит и заводит.
Он вообще весь такой, противоречивые эмоции вызывает…
Вспоминаю, как накануне вечером, жестко выговаривая ему за попытку в абьюз, думала, что все. На этом, наверно, все.
Очень уж у моего электрика глаза стали острые и жесткие.
Я даже открыла рот, чтоб не опоздать и первой высказать ему все, окончательно таким образом разрушая… Почему-то это казалось важным: успеть первой. Сохранить нервные клетки. Хотя, какие, к чертям, нервные клетки, после Лисовского-то? Выжженная пустыня… И вот теперь ветры, гуляющие по ней, мешают строить нормальные отношения с вполне нормальным мужчиной… Не без особенностей, конечно же, но у кого их нет? Я сама не подарок.
Вчера вечером об этом не думалось совершенно.
Мне было обидно и больно, но прогноз наших будущих отношений складывался на редкость паршиво. И разорвать тревожную ситуацию требовалось как можно скорее…
Тем более, что Илья молчал и смотрел,
