продаст. Жди, — усомнился Костя.
— И продаст!
Пассажиры смотрели на него, смеялись, но по-хорошему. А он, раздумав спать, выпрямился.
— Нет, Настюха у меня человек!
Автобус качался на ухабинах. Кругом поля, поля уже голые, со скирдами соломы. Впереди полоска желтеющего леса.
Валя держалась за поручни переднего сиденья и смотрела на мужика, который, завладев вниманием слушателей, доверительно рассказывал полной, круглолицей колхознице, что взял свою Настю в жены с тремя детьми да «вместях» троих нажили.
— Сильная у меня баба Настюшка! Правда, Костя?
— Ти-игра! — пьяно ухмыльнулся Костя.
— То-то. Как выпить не на что стало, так Настюшку вспомнил, — желчно сказала пожилая чернявая бабенка, жуя сухого карася и держа на коленях пустую корзину из-под ягод. Очевидно, приезжала к поезду продавать лесную вишню.
Павел Иванович смотрел в окно. «Сплошная Азия! Расея матушка! И как мало еще сделано в этих просторах! И успеем ли?..» Сразу же подумалось о ненужности этой поездки, и вообще поездки на курорт. Но настояли врачи: устал, в отпуске давно не был. Из многих мест этот курорт выбрал сам — ближе. И не особо модный. В деревне, не на юге.
Автобус качало. Навстречу теперь бежали телеграфные столбы. Кое-где стали попадаться еще не скошенные, ярко желтеющие поля пшеницы, овса.
Когда Тимофей с Костей вышли на большак и пошли в сторону чуть виднеющейся из леска деревни, как будто меньше стало света в автобусе. Все тотчас же замкнулись в себе, в своих мыслях, и не хотелось уже разговаривать и смотреть друг на друга.
— Нам еще ехать километров десять, — сказала Валя.
Павел Иванович тут же вообразил, как идут они по лесу, рвут яркую, сочную вишню, находят хорошую поляну, садятся отдохнуть. Но сквозь все эти мысли перед глазами все стояла незнакомая Настя, русская женщина, мать шестерых детей. И больно стало ему, что нет у него такой Насти и, наверное, не будет. И никогда он не подкинет вверх крохотное тельце своего малыша.
Он смотрел на поля, в милое голубое небо, на неподвижно парящего ястреба, и было жалко чего-то, и томилась душа от непонятной ему радости.
Опять остановился автобус. Шофер встал и, разминаясь, заявил:
— Воробушки.
— Идемте, Павел Иванович, — сказала Валя, вставая. — Наши Воробушки.
Они подождали, пока уйдет автобус, и, оглядевшись по сторонам, Валя повела его прямиком к лесу по жесткой, потрескавшейся земле с мясистой травой солянкой.
На опушке леса, в осиннике, стал попадаться вишняк, боярка, яркий крупный шиповник. Павел Иванович быстро освоился в лесу. Через заросли, оплетенные хмелем и паутиной, он добирался до спелых тяжелых вишен, рвал их в ладошку, прижатую к груди, и нес Вале. Валя уходила далеко. Он догонял ее и шел следом. Дальше рос кедрач и кое-где веселенькие березки. Потом выбрались на дорогу с засохшей тележной колеей, прошли немного и, решив пообедать, свернули в тень высоченной сосны. Под ней было столько опавших иголок, что нога ступала бесшумно и сидеть было мягко.
Павел Иванович раскинул плащ.
— Садитесь! — Развернул свертки с продуктами, раскупорил бутылку «Токая», нарезал хлеба, колбасы и обтер яблоки.
Валя села на плащ, потом перекинула косу за спину и легла.
— Господи, хорошо-то как!
— Давайте за «хорошо»! И за этот лес! — он протянул ей стакан и яблоко.
— И еще я выпью за вас, Павел Иванович, — сказала она, приподнимаясь.
— Можно и за меня, — согласился он.
У него то замирало, то билось сердце. Было жарко, и дрожали руки, и хотелось лечь рядом с ней, придвинуться… И не мог. Не смел. Просто ему было стыдно.
Она лежала на спине, думала о чем-то или вовсе не думала, но смотрела вверх на чуть качающиеся верхушки встретившихся в одной точке сосен. Неожиданно насторожилась. Встала. Прислушалась.
— Летят журавли! Слышите, журавли летят!
Павел Иванович услышал знакомые гортанные звуки, рванулся на дорогу, где просвет был больше. Крик ближе, ближе, и вот уже летят низко над лесом.
Они оба, запрокинув головы, смотрят в небо и долго не могут прийти в себя после охватившего душу тревожного чувства.
А крик дальше, дальше…
К вечеру они вышли из леса на взгорок. И Павел Иванович увидел в междуозерье деревню, а по дороге к ней стадо коров. Над озерами метались и кричали чайки.
Валя подвела его к шелковистым от ветра и времени узорчатым воротам с тяжелым железным кольцом на калитке. Дом пятистенный из могучих бревен, почерневший и обросший у завалин коротким зеленым мошком. Во дворе под одной крышей хлев для скота и амбар. А вокруг него сушатся на шпагате караси. У крыльца мотоцикл с коляской. В коляске мокрые сети.
Из амбара вышла полная широкая женщина, вначале мельком взглянула, потом бросила пустое ведро, всплеснула руками:
— Батюшки, никак Валюшка приехала?! — кинулась к дочери. — Кровушка ты моя!
Из дома выскочила румянощекая девушка, тоже с косой, похожая на Валю, рослая, загорелая, кинулась к ней, закружила на месте.
Павел Иванович смущенно стоял в стороне.
Женщина цепко оглядела его с ног до головы, дернула Валю за платье:
— Не зять?
— Это Павел Иванович. Вместе отдыхали. Вот… Со мной пешком шел. Знакомься.
Женщина пригладила волосы, чуть седые, на прямой расчес, спрятала руки под передник на животе, поклонилась степенно:
— Анна Егоровна.
— Павел Иванович.
— Молодцы, что приехали. Сейчас мы вам баню сготовим с дороги-то. Евгения, живо! Витюшка, Витюшка, Валя приехала!
— Ура-а! Куропатка приехала! — послышался из дома бас, и выбежал парень в одних спортивных штанах, высокий, смуглолицый, темноглазый и светловолосый. — Ну, куропаточка, дай я тебя обниму. — Схватил Валю, потискал, приподнял и бережно опустил.
— Витька, Витька, сдурел! — хохотала Валя и крепко обнимала брата за шею. — Медведь! — оттолкнула его, оглядела. — Ух, как ты вымахал за два-то года!
Витька повернулся к Павлу Ивановичу.
— Простите, я — Виктор, здравствуйте!
— Здравствуйте, Виктор! — сказал Павел Иванович, радуясь встрече и этим людям, видимо, жившим очень дружно и весело.
— А это мои однокурсники, друзья: Леонид Ступин и Яша Фальков, — сказал Виктор, кивнув на крыльцо. Там стояли два парня, тоже в спортивном, тоже рослые, один с модной черной бородкой, другой с русым ершиком, в очках. Оба с любопытством посмотрели на Валю, отвели взгляд, кивнули Павлу Ивановичу и снова, как по команде, уставились на гостью.
Виктор распахнул ворота, выбросил на обвязку амбара сети из коляски.
— Я за батей, на ферму. — Включил зажигание, схватил мотоцикл, как быка за рога, вытащил за ворота, сел и лихо рванул с места.
— Ах ты батюшки, Витюшка-то уехал! Яша, голубчик, заруби хромую утку, — попросила Анна Егоровна.
— Может, вон Ленька?
Ленька уничтожающе глянул на Яшу, степенно,
