еще выгодно, что на Елге можно будет создать гидроэлектростанцию. Строительного материала кругом много: камень, лес, песок. Елга даст энергию стройке и даст ее на север, А если на Елге найдется руда, то все вместе — и уголь, и железо можно будет объединить в один очень мощный промышленный район. Подумайте теперь, изменится ваш край или нет?
— И все через эти вот камни? — с недоверием спросил Данилин, рукой показывая на образцы.
Гаврилин поднял кусочек магнетита и, разглядывая на свету блестящие крупинки, кивнул в знак согласия.
— Вполне может быть, что и да.
Прохор так тяжело вздохнул при этом, что Белов расхохотался.
— Не верится? А ведь Игорь правду говорит!
Прохор вытер рукавом вспотевший от волнения лоб и покачал головой.
— Что-то больно уж много всего…
— А хотелось бы верить? — пытливо спросил Белов.
— Конечно! — напрямик ответил Прохор. — Кому же не хочется свой край в чести да почете видеть?
Он встал из-за стола и, размахивая рукой в такт речи, с волнением заговорил:
— Я уверен, что тут все есть! Этакие земли богатейшие!! Их только копнуть хорошенько, они тебе все дадут. И железо… Да что железо? Дед мой еще в старину тут золото мыл. Ничего, что мужик темный, а сам нашел и скрывал ото всех. Перед самой смертью шепнул лишь сыну: «От Вороньего камня вверх версты три по Шаблоневой протоке». И показал кольцо на пальце. Отец мой и смекнул, в чем дело. По весне отправился туда с братом, да поздно. Как раз за год до этого пониже Вороньего камня в Елгу скала упала. И вода верховье все как есть залила. Такие там озера получились — конца края им не видно. Мужички наши вернулись ни с чем. Но ведь это дело-то давно было. А вот если теперь скалу-то взорвать, воду спустить и работы возобновить? Разве пользы не будет?.. А леса здесь сколько? Людей бы нам побольше. Тут дела бы закипели!.. Ты, Василий, как думаешь?
— Прав, Петрович, — поддержал тот. — Нам бы, точно, людей побольше да машин.
— Ну, и в общем получится все то, о чем говорил Игорь, — подытожил Белов.
— И чего люди сюда ехать не хотят? — развел Прохор руками. — Бывал я за Уралом, видел. В другой городишко приедешь, а там народу понапихано, мать ты моя! И городишко-то — одно название: старенький, маленький, грязный! По улицам пройти нельзя: в луже утонешь. Домишки покривились. Земля кругом тощая, серая. А вот держатся люди за нее! И как еще держатся. Да неужели здесь хуже? Здесь простор-то какой! Стройся хоть на сотню верст… — Он вдруг осекся. — С этими разговорами, дорогие гости, мы и про ужин забыли. А вы ведь с дороги, устали небось… Убирай, Василь, все каменья!
Данилин, словно только и ждал этого, ловко сгреб со стола образцы в подол гимнастерки и высыпал их на нары.
— Все ты, — пальцем погрозил он Прохору. — Ох, и настырный дед!
— Молодец он у вас, — заступился Гаврилин.
Все опять сели за стол.
Но разговор уже не прекращался. Ели и спорили. Говорили о предстоящих работах, делились планами. Белов и Гаврилин расспрашивали Прохора и Данилина. Гаврилин рассказал о том, как тепло встретили их в районе, как помогли добраться до деревни. Выпили еще чайник чаю.
В коптилке фитиль зашипел и погас.
— Ну, значит, пора спать укладываться, — встал из-за стола Данилин. За ним поднялись и геологи. Прохор запалил лучину и посветил им.
Когда они улеглись, он по-хозяйски прибрал на столе, сложил образцы в ларец и только после этого сам улегся на нары.
Данилин уже спал. Он отвернулся к стене, накрылся, несмотря на тепло, с головой плащом и захрапел так сильно, что Белка, привстав у дверей, с недовольным ворчанием посмотрела на него. Геологи тоже уснули скоро. Дальняя дорога, жара, тряска на лошадях немало вымотали их за день. И теперь, после ужина, сон быстро овладел ими. Но Прохору не спалось. Слушая их сонное дыхание, он глядел в черный потолок избушки и, вспоминая события дня, никак не мог успокоиться. Сначала день шел обычным чередом. Прохор лег спать. Вдруг закричал Василий: «Принимай гостей!» Прохор встал, открыл дверь, и в избушку вошли люди, которых он так долго ждал.
Раньше ему казалось, что геологов, если даже они и приедут, им придется встречать далеко отсюда, может быть, даже на станции. Везти оттуда их, везти в тайгу диковинные машины. А вышло все так просто. «Найдут ли только что-нибудь? Может, тут и впрямь нет ничего?..» Он понял, что ему не уснуть, накинул на плечи куртку, встал и тихонечко, стараясь не скрипнуть дверью, вышел на улицу.
Был тот ранний предутренний час, когда мгла и свет встречаются над землей. Солнце еще не взошло, и даже лучей его не было видно. Но по всему востоку над лесом протянулась уже длинная светлая полоса. Почти совсем белая внизу, она с высотой становилась все синее и синее и наконец над головой совершенно сливалась с непроницаемой чернотой. С вечера поднявшийся ветерок притих, и кедры, чуть шевеля иголками, недвижно темнели в сумерках. Птичьих голосов не было слышно.
Прохор, поеживаясь от сырости и прохлады, подошел к загону и осмотрел коней. Они спокойно жевали овес, изредка встряхивая надетыми на голову мешками. Возле них, уткнув лисью мордочку в пушистый хвост, свернувшись клубком, лежала собака Данилина. Заслышав шаги Прохора, она поднялась, потянулась, дугой прогнув спину, и быстро подбежала к нему. Подняв воротник, Прохор присел на свое излюбленное место возле оконца и уперся подбородком в кулак.
Много раз отдыхал он здесь. Много дум передумал, слушая шелест вечнозеленых великанов и встречая рассвет. Но никогда еще ранний утренний час не волновал его так, как это было сегодня. Вчера еще, сидя на пне, он вспоминал прожитые годы, думал о будущем, и оно таким неясным и далеким представлялось ему, что у Прохора даже душа заныла. Собирать камни, посылать письма, делать записи на обертках и кулечках, не имея ни малейшего представления о том, смогут ли они хоть когда-нибудь и хоть кому-нибудь понадобиться, было делом в сотни раз более утомительным и трудным, чем любой охотничий промысел.
При отлове соболей Прохору по нескольку дней случалось не сходить с лыж. Но и тогда, в борьбе с хитрым зверьком, он чувствовал себя увереннее и лучше. Там все решалось терпением и сметкой. И не было никаких сомнений в успехе. А это новое, добровольно взятое им на себя дело, в любой момент могло оказаться ненужным и бесполезным. Прохор, верно, никогда не
