Размеры Исламабада гораздо больше, чем это представляется иностранцам. Их жизнь ограничена привычными маршрутами: отели «Марриотт», «Сирена», «Холидей Инн», два-три европейских супермаркета, с десяток ресторанов. Крутятся на пятачке, читают англоязычные газеты, полагая, что знают все о городе и о стране. Им не доводилось посещать районы бедноты, где не считается зазорным приютить боевиков из отрядов, разгромленных в Зоне племен. Они не рискуют совать свой нос на окраины, где лютуют шайки дакойтов, в деревушки-сателлиты, окаймляющие Исламабад вдоль линии гор Маргалла. Белому человеку там появляться небезопасно: если в машину не кинут гранату, то она станет предметом внимания оборванной толпы, которая перекроет дорогу. Водителя вытащат из-за руля, будут ощупывать как заморскую диковину.
Международный исламский университет расположен в одной из неблагополучных и малонаселенных частей столицы. Посреди огромного пустыря высится с десяток краснокирпичных корпусов – общежития, факультеты, административные здания. Растительности почти никакой. В летние месяцы здесь сущий ад, тщетно искать спасение от жары в крохотных боксах общежития, где кондиционирование воздуха не предусмотрено. Впрочем, снаружи еще хуже. Тени практически нет, и студентам остается надеяться только на собственные шляпы, которые хоть как-то защищают от свирепых лучей солнца.
Удивительно, но несмотря на жару, в то июльское утро на главной площади кампуса было многолюдно. По ней слонялись озабоченные студиозусы, собирались группами, что-то обсуждали, размахивали руками. Много пакистанцев, афганцев, попадались африканцы, китайцы, выходцы из Центральной Азии и кавказцы. Из аудиторий вытащили столы, на которых стопками разложили книги, иллюстрированные буклеты, куски разноцветной материи. Ребята резали, клеили, подбирали фотографии. Готовились импровизированные стенды и витрины. На кирпичной стене красовался транспарант с надписью аршинными буквами: «ПРАЗДНИК МИРА И ДРУЖБЫ». А под ней шрифтом помельче: «Неделя национальных землячеств».
За одним из столов сидели российские студенты из Карачаево-Черкессии, Исмаил и Чотча. Исмаил – высокий, с решительным лицом. Чотча – маленький, по виду добрее и мягче. Оба были немало озабочены. Исмаил недовольно хмурил брови.
Ректор с президентом договорился, тот обязательно будет.
Да не переживай ты так…
Исмаил ударил кулаком по столу.
Все уже заказали флаги. Все хотят победить. У китайцев в два с половиной метра. У индонезийцев из настоящего шелка. Узбеки с золотым шитьем сделали.
Карачаевцы с завистью смотрели, как другие студенты возятся с флагами. Здоровенный нигериец любовно прилаживал бахрому и кисти к необъятному полотнищу, нараспев бормотал себе под нос: «Возьму первое место. Приз возьму… Почет и уважение. Самора умный, Самора сильный. Он победит».
У них деньга водится, с завистью произнес Чотча. А нам стипендию по три тыщи рупий, да из дома сто баксов, раз в полгода.
Им посольства помогают.
Ты погоди, Чотча приободрил приятеля. Он еще позвонит.
***
На хоздворе российского посольства, в центре широкой асфальтированной площадки красовался черный «мерседес» новейшей модели. Машину раскаляло солнце, лаковые бока ослепительно сверкали, на них больно было смотреть. Кажется, еще вот-вот, и автомобиль взорвется, полыхнет черным пламенем. Мужчина, который расхаживал рядом, словно предчувствовал подобный исход и старался побыстрее завершить порученное ему задание. Щелкая затвором «найкона» с «навороченным» объективом, он делал снимки каждого колеса «мерседеса» в разных ракурсах. Фотографа звали Игорем Сергачевым, но на самом деле в посольстве он был шифровальщиком ‒ профессия достойная и неплохо оплачиваемая. Заняться фотоделом ему поручил советник-посланник и временный поверенный в делах, в качестве общественной нагрузки. Сергачев считал это бессовестной эксплуатацией, чертыхался и злобно пинал ненавистные колеса.
Как раз в этот момент с грохотом отъехала в сторону стальная створка ворот и на территорию посольства вкатил БМВ советника Ремезова. Он запарковался, вылез из машины, снял темные очки и удивленно протер глаза. Еще бы! Такую сцену не каждый день увидишь.
Игорек! Для американцев стараешься? Так они давно все наши машины до винтика изучили.
Сергачев, однако, был не склонен шутить.
Какое там… Всё Баш-Баш. Просит вежливо, а словно приказывает. Временный поверенный, мать его. ‒ Сергачев сплюнул и уточнил: ‒ Временный потерянный.
На физиономии Ремезова нарисовался неподдельный интерес.
Ну-ка, подробнее.
А чё подробнее… Сергачев включил режим перемотки и безрадостно вслушался в жужжание механизма. Он даже на цифру запретил снимать. Дал мне пленочную камеру. Чтобы четкость повысить. Где-то вычитал, что профессиональные фотохудожники только на пленочные снимают. Старье. Где он ее только откопал… Жопа с ручкой.
‒ Ничего не понимаю. ‒ Ремезов уселся на низкий каменный забор, тянувшийся вдоль посольского сада, и приготовился слушать.
‒ Ты же знаешь, Баш-Баш ссыт по любому поводу. Недавно кресла офисные должны были выкупить, так он всё согласия не давал, боялся не тот цвет выбрать. Заставил фотки послу посылать, чтоб тот одобрил, значит, и по приезде холку не намылил. А колеса себе новые прикупил, за пять сотен, хотя и за двести можно было расстараться. Ладно, хозяин-барин. Но Баш-Баша немедля стал опасюк брать. Как бы не нагорело ему за то, что тачку за такие дикие бабки переобул, попижонить захотел, сука, не дожидаясь, пока старая резина ресурс выработает. Вот и приказал отщелкать прежние покрышки. Да так, говорит, чтоб износ был виден, каждая трещинка, блин… Вот я ему трещинки и чпокал.
Я люблю твою каждую трещинку… пропел Ремезов, развеселившись от такой несусветной хрени. Это была популярная песенка, однако он безбожно фальшивил, и шифровальщик поморщился.
Залудить бы ему во все трещинки.
В это время из соседней аллеи степенно выплыл советник-посланник Джамиль Джамильевич Баширов по прозвищу Баш-Баш, на время отпуска главы миссии возведенный в должность временного поверенного в делах. Еще не старый (нет и сорока пяти), но с пузцом, брыластый, уверенный в собственной непогрешимости. Росту невысокого, походка – шаркающая. Так ходят люди, которым в задницу вставили швабру, да позабыли вынуть.
Последние несколько минут Баш-Баш скрывался за толстым стволом эвкалипта, с интересом прислушиваясь к разговору, и размышляя об «оргвыводах», которые рано или поздно им будут сделаны. Он определенно наслаждался эффектом от своего неожиданного появления. У Сергачева отвисла челюсть, шифровальщик покраснел.
Спасибо, Игорек. Выручил. Премного обязан, голос у временного поверенного был ласковый, пропитанный елеем и обещанием скорой расправы.
Он бросил быстрый взгляд в сторону Ремезова: кивок, ни слова приветствия. Этот человек не входил в свиту клевретов и был не в фаворе. Джамиль Джамильевич повернулся, сделал шажок-другой, колыхнув оплывшими ягодицами. И вздрогнул, когда услышал слова Ремезова:
