пока при всем желаний не улавливаю связи между корректировкой плана, ради которой приехала, и должностным положением Светланы, между собой и начальником главка Чижевским, однако догадываюсь, что какая-то связь есть, иначе не было бы ни сигареты, ни раскованной позы, ни задушевной беседы. В любом случае поддержать разговор в моих интересах, и я отвечаю откровенностью на откровенность:
«Климов обещал мне помочь, но предупредил, что это очень трудно, почти невозможно».
«Вот видишь! — хватается за мои слова Светлана. — Обещал. А почему — ты задумывалась? Зачем ему это нужно? Трест ваш выручить, показатели подправить? Наивный ты человек, тут все значительно тоньше, сложней — тут большая политика, и, хотим мы того или не хотим, нас в этой политике используют. Я не к тому разговор затеяла, чтобы учить тебя, сама не маленькая, хочу, чтоб ошибки не допустила сослепу. А чью сторону принимать, сама решай. Климов, конечно, человек молодой, перспективный, в гору идет. На него сейчас многие ставят, даже в министерстве. Но я-то вижу, куда ветер дует: пока другие делом заняты, глотки за новое рвут, вкалывают, себя не жалея, такие, как он, под шумок карьеру куют любыми средствами. Сколько их на волне-то сейчас вынесло, не сосчитать. Как саранча. Ты только не подумай, что у меня личный интерес, что со зла или счеты с ним свожу. У нас отличные отношения, любой скажет, да и не обойдется он без меня, даже если б захотел, нужна я ему. Просто нечестно это, смотреть тошно. Вот он, например, помочь тебе взялся. Думаешь, бескорыстно? — Она продолжает, понизив голос: — Под Чижевского он копает, твой Виктор. Всему главку известно. Власть ему нужна, отметка в личном деле, очередная ступенька, чтоб на орбиту выйти. У него все просчитано. Старик его из грязи, можно сказать, вытащил. На свою голову. Ему же до пенсии считанные месяцы остались, а Климову невтерпеж, в спину подталкивает, компромат на него собирает. Папочку отдельную завел. И твой машзавод туда же приобщит — в папочку, можешь не сомневаться. Мелочь, конечно, но для количества и она пригодится. Как пример бюрократизма, отсталого мышления, ну и так далее. Под такую закуску в наше время кого хочешь съесть можно, а уж нашего Чижика и подавно. Он это знает и пользуется моментом. Да если б только в Чижевском дело, это я так, для примера привела, всего не расскажешь… — Она морщится от запаха дыма и вздыхает: — Ладно, хватит. И так больше чем нужно разболтала. Вообще не хотела говорить, да тебя жалко стало… Теперь суди сама, что делать. Советовать не буду. Одно скажу: ты многим рискуешь. В случае чего Климов тебя под удар подставит, а сам сухим из воды выйдет — не ты первая, не ты и последняя…»
Забыв про тлеющую в руке сигарету, я лихорадочно перемалываю услышанное, стараюсь усвоить и определить, где правда, где вымысел или преувеличение, но, даже допустив, что все сказанное — дипломатический ход в неизвестной мне игре, вынуждена признать, что Светлана меня убедила и что доля истины в ее словах, наверно, есть.
«Знаешь, — уже поднявшись, говорит она, — при других обстоятельствах я бы тебя поддержала. Ни вам, ни нам липовые цифры не нужны, прошли те времена, тут ты права. Но видишь, в каких целях это используется. Я считаю, судьба человека важней. К вашему плану попозже еще можно будет вернуться, а случившегося не исправишь».
Она уходит, и в коридоре еще долго слышен звук ее шагов.
Когда они стихают, меня охватывает гнетущее чувство одиночества, оцепенение, сижу, будто под гипнозом, лишенная способности двигаться, соображать. Единственное желание — бросить все и бежать отсюда, но краем сознания понимаю, что это не выход, что это ничего не изменит, что и бегство мое скорее всего будет истолковано в чью-то пользу, в выгодном для кого-то свете.
Я заставляю себя подняться, выбрасываю догоревший до фильтра окурок, смотрю в окно. За стеклом моросит дождь. Из плохо пригнанной водосточной трубы на противоположном крыле знания льется тонкая струйка воды, ее сбивает ветром, дробит на отдельные капли, уносит вниз…
Надо что-то решать, надо делать выбор. Это всегда нелегко, но, кажется, никогда не было так мучительно трудно… Получается, что любое мое решение так или иначе затрагивает чьи-то интересы. Кому-то поможет, кому-то причинит вред. Значит, выбирать надо между вредом большим и вредом маленьким — так, что ли? Продолжая настаивать на своем, я невольно подведу Чижевского и поддержу Климова, повлияю на исход идущей между ними борьбы. Предположим, что так, что Климов выиграет. Большой это вред или маленький? Сколько зла может причинить беспринципный человек, дорвавшийся до власти и использующий ее в своих интересах? Вопрос, что называется, на засыпку…
Я вспоминаю взгляд Виктора: что он хотел мне сказать, в чем признаться? Похоже, Светлана права, ему явно нравится новая должность и, верно, не терпится шагнуть выше. Но с другой стороны — не слишком ли велика цена, которую придется платить за эти административные игры, за чьи-то карьерные и предпенсионные страсти? Ведь там, в городе, тоже люди, тоже чьи-то судьбы, там ждут жилье, школу, какое им дело до Климовых и Чижевских?.. Да, верно, ждут. Но и там, на машиностроительном заводе, сидит другой деятель, тоже одержимый желанием выслужиться, сделать карьеру, жонглируя государственными миллионами, обеспечить себе почет и славу местного индустриального божка. Чем он лучше Климова? Чем лучше Говоров — разве не он, одним росчерком пера решая судьбу микрорайона, утверждал себя на троне маленького бонапарта от экономики?!
Вот и думай, Александра Игнатьевна, кому отдать предпочтение, чью сторону принять, какое из зол окажется меньшим…
4.
В половине третьего ее просят спуститься к связистам.
Ответ «почтового ящика» полностью подтверждает ее данные. Это не радует, но прибавляет уверенности, на время заставляет забыть сомнения, сосредоточиться. Как и обещал главный инженер, информация короткая, предельно конкретная: заказанное заводом оборудование существует пока только в чертежах, окончание проектных работ намечается не раньше, чем на конец следующего года, еще год — полтора уйдет на увязку, изготовление и испытания, каким будет промышленный образец и будет ли он вообще — неизвестно. И хотя в телетайпограмме никаких выводов не содержится, становится ясно, что средства, отпущенные на возведение цеха, — явное недоразумение.
«Интересно, что они теперь запоют? — думает она, поднимаясь в лифте и перечитывая бесценный документ. — Что,
