class="p">Я деталей не знал, специально не узнавал. Ладно, Постнов расскажет Лешке, а словоохотливый Лешка мне.
Исаев решил вызвать всех на общее собрание (вызвали из дома и меня).
Постнов решил вызвать всех на свой корпоратив («Только не сразу»,– предупредил он).
На собрании Исаев вышел из себя, чего с ним в такой степени еще не было никогда. Все молчали. Исаев громко и зло говорил и говорил только он один. Картавил особенно заметно.
«Расслабились!»; «монастырь!»; «дом отдыха!»; «разгоню!»;… – и всякие разные другие слова, такого же значения. И это про всех. Кроме себя.
В общем, наорался в одиночестве и прогнал всех работать.
Я наблюдал за мадемуазель Лили. От ее надменности не осталось и следа. Испуганная, несчастная женщина, она вздрагивала от отдельных хлестких определений Исаева, как-то внутренне сжималась, как будто был суд и судили на нем ее, Лилиану Владимировну.
«В завязке с Димой, что ли? – толкнуло меня к такой мысли ее странное поведение. – Да быть не может! Абсурд! Порода не та. Тут что-то другое…»
* * *
Мы с Михаилом остались вдвоем, разделив Димины смены. Я не был против, Михаил тоже – деньги всем нужны.
Почему-то «Розовый слон» сделался испуганно угодливым. Не зная меры, он лез с этой угодливостью ко всем, порою сильно раздражая. Михаил постоянно пытался всем доказать, что он никакого отношения к предприятию Димы не имеет, хотя его никто с этим и не связывал вовсе. Когда девчонки стали мне на него жаловаться – надоел, сил нет – я решил с ним поговорить.
– Миша! – торжественно и строго начал я, при очередной нашей смене. – Поговорить надо.
Михаил напрягся, начал бледнеть и блистать бисеринками пота на лбу. Ты неправильно себя ведешь! Поверь! И позволь дать совет!
– Так точно! – непонятно зачем по-армейски отчеканил он.
Я удивился и продолжил совершенно другим тоном, доверительным, вкрадчивым:
– Понимаешь, чувак, если ты будешь талдычить на каждом углу про свою невиновность, тебя точно заподозрят!
– В чем? – явил свою глупость Михаил?
– В разграблении сокровищницы фараона, черт возьми! – вышел я из себя. – Тебя никто ни в чем не подозревает, понимаешь! Веди себя, как обычно. И живи, как обычно.
– Так-то это так… – почему-то неопределенно и задумчиво ответил он.
Мне эта задумчивость не понравилась, но тогда я никакого внимания на это не обратил.
Диму судили и дали серьезный срок. Никакие ментовские связи ему не помогли. Я мало знаю подробностей – да и неинтересно.
Жизнь продолжалась.
«Отряд не заметил потери бойца» – пелось в старой революционной песне «Гренада». Так вот, у нас было наоборот. Все заметили. И вздохнули спокойно. Хотя…
Странно изменилась Лилиана Владимировна. Она запиралась в своем кабинете, придя раньше всех, уходила всех позже. Выходила из своей кельи только разве что в туалет. Поговаривают, что иногда из-за двери доносились странные звуки. Тонкое завывание, кашель.
Михалыч назначил корпоратив. Без водки. Исаев купил несколько бутылок недешевого коньяка, но сам, по обыкновению, не присутствовал.
Я посвятил в детали пятого человека. Обо всем, подробно (процентов на 200) я поведал Тонечке Воробьевой, еще до корпоратива. Да мне кажется, и лаборантка Леночка тоже знала все.
Корпоратив, как корпоратив, ничего особенного. Не шумный, не бурный.
В определенное время я потащил, хорошо потеплевшую, Тонечку Воробьеву к себе (было мое дежурство) в мониторку. Тонечка неожиданно за сопротивлялась.
«Опять что ли месячные? – досадовал я. – По два раза за неделю что ли?»
У закрытой двери Тонечка меня решительно остановила:
– Подожди, Женечка, подожди, не сейчас.
Я прислушался. За дверью слышалась тихая возня, шепот.
«Господи, да кто там может быть?» – недоумевал я.
– Там Леша с Леной, – ответила на мою мысль Тонечка. – Пойдем куда-нибудь еще…
Прямо посреди цеха, стояла уличная бытовка – старый безобразного вида домик. На экранах мониторов эта бытовка была хорошо видна с разных ракурсов. Я притащил, наигранно упирающуюся Тонечку Воробьеву, в эту бытовку. В пропахшей солидолом, прелостью и мышиным пометом тесноте пространства бытовки, кроме импровизированного ложа из мешков с опилками, старых телогреек, ветоши, ничего не было. Тусклый цеховой свет еле-еле пробивался через мутное, засиженное мухами стекло крошечного окошка, слегка обозначая силуэты предметов.
Мешки, из которых было сделано наше ложе любви, не привыкшие к такому интенсивному движению, медленно расползались и насыщали воздух такой густой пылью, что в носу щипало.
Тонечка громко сопела, иногда синхронно сопровождала каждое мое движение тоненьким голоском:
– Ай! Ай! Ай! Ай…
Я дышал странной смесью запахов солидола, пыли и Тонечкиного дыхания. Необычность места и согласие Тонечки на эту необычность возбуждало. Мы торопились – мало ли что. Тонечка айкала все быстрее, все громче и все более е и более тонким голоском. На самом пике нашего, в этот раз одновременного наслаждения, Тонечка глубоко вдохнула, задержала дыхание и подалась мне навстречу, выгнув спину. Именно в этот момент, сладким добавлением, наложилось представление: вот прямо сейчас, в моей мониторке Лешка и Леночка-лаборанточка наверняка делают тоже самое. Во взорвавшемся, от неописуемого удовольствия мозгу, искрами разбросалось понимание:
«Эх, Леночка, Леночка! Видно не судьба!»
– Почему, милый? – поймала Тонечка вторую половину моей мысли, может быть даже произнесенной мной вслух. – Все хорошо, все ведь очень хорошо!
– Конечно, хорошо, – с трудом выговорил я. – Очень хорошо, славная моя! Как всегда.
* * *
Михаил подошел ко мне, когда представилась возможность поговорить без свидетелей. Он долго «мялся» пыхтел и сопел.
– Ты понимаешь, Жень, – решился он, – я так не могу, я хоть кому-то, тебе… тебе вот… Я, это, про Диму. Я, в общем, я знал про него. Не про все, но знал. Случайно. Он и в мою смену хотел. Я не согласился. Потом… менты… кодекс чести.
Пока Михаил мямлил, я все понял. Самоуверенный Дима его вообще не считал за угрозу. «Розовый слон» – что с него!
Мне стало так жалко моего друга, что я чуть не расчувствовался. Ведь не кому-нибудь, мне! А мог бы и вообще ничего не говорить.
Я по-доброму обнял его, посмотрел в его испуганные глаза и уверенно сказал:
– Миша, ну какой ты мент! Ты – настоящий мужик! Настоящий! Не говори никому ничего. Все нормально.
Я пошел, а он остался. Мятым носовым платком он вытирал лоб… и глаза.
За день до корпоратива уволилась Лилиана Владимировна. Ушла тихо и странно. Пришла в мою смену и раньше всех, прошла к себе. Через пятнадцать минут ушла, зайдя ко мне в мониторку. Она робко постучалась и открыла дверь, не дожидаясь моего отклика. Стоя на
