прощения за то, что наговорил тебе вчера. Сдается мне, из тебя вышел знатный секретарь, и, ей-богу, думаю, сам лорд-мэр Лондона не посмел бы ударить этого чертова придворного франта. Говорят, что он дрался на двадцати дуэлях.
— Конечно, я прощаю тебя, — с улыбкой ответил Лэндлесс.
— Вот и хорошо! — с облегчением вскричал паренек. — А то я страсть как не люблю, когда на меня держат зуб.
— Я видел тебя и до вчерашнего дня. Но забыл, как тебя зовут.
— Дик Уиттингтон.
— Что? Дик Уиттингтон?[56]
— Ага. Во всяком случае, в нашем приходе, — он показал большим пальцем в сторону океана и Англии, — меня окрестили Диком, а сам я взял себе фамилию Уиттингтон. К тому же, я, как и тот Дик, убежал из дома, чтобы, стало быть, попытать счастья и разбогатеть. Потому что, как у него, у меня нет ничего кроме пустых карманов и сердца, полного надежд. И потому что когда-нибудь я ворочусь, звеня монетами и весь в золотых кружевах, и стану мэром Бэнбери. А может, останусь в Виргинии и стану купцом и депутатом Палаты представителей здешней Законодательной ассамблеи. Я мог бы послать за Джойс Уитбред и жениться на ней здесь, а не в Бэнбери.
Лэндлесс засмеялся.
— И поэтому ты решил сбежать?
— Ага, четыре года назад, после того как, стало быть, стал мужчиной. — На вид ему было около девятнадцати лет. — Пробрался тайком на корабль "Мэри Харт" в Плимуте, а когда мы прибыли в Виргинию, капитан продал меня, ну, чтобы получить денежки за мой проезд. Мне еще надо горбатиться на хозяина три года, но, может статься, мне удастся начать делать себе состояние и раньше, ибо… — Он замолчал, искоса посмотрел на Лэндлесса своими голубыми глазами, затем продолжил: — В здешнем краю от Потомака до Джеймса и от водопада на Дальнем западе до Чесапикского залива слышится голос. Что он говорит?
Лэндлесс ответил:
— Голос говорит: "Утешься, мой народ, ибо час избавления близок".
— Отлично! — весело вскричал паренек. — Я так и знал, что ты один из нас. Мы все вместе участвуем в этой потехе.
— Мы участвуем в отчаянном предприятии, и нас всех могут повесить, — сурово сказал Лэндлесс. — Где тут потеха? К тому же, по-моему, для заговорщика ты слишком уж громко болтаешь.
Паренек нисколько не смутился.
— Тут нас никто не слышит, — ответствовал он. — Когда рядом есть чужие уши, я могу быть таким же бессловесным, как кот того, другого Дика. Что же до потехи, то разве может быть потеха лучше, чем хорошая драка?
— Судя по всему, тебе и сейчас неплохо живется.
— О, Господи, да! Совсем неплохо, но видишь ли, в моей жизни чертовски мало разнообразия.
— По мне, так разнообразия тут, наоборот, слишком много, — возразил Лэндлесс.
— О, ты тут всего несколько недель. Подожди, пока не пройдут годы и тебе раз пять не обломится то же самое, что обломилось сегодня. Тогда эта жизнь точно покажется тебе пресной.
— Я не стану этого ждать.
— Вот я и говорю — человеку надоедает работать на дядю, и ему неймется начать работать на себя, особенно если его ждет пригожая девчонка. — Дик испустил долгий вздох. — К тому же восстание — это такая знатная потеха! Ей-богу, временами человеку бывает необходимо покуролесить, удариться в разгул.
— Поэтому ты и стал заговорщиком?
— Ага, ведь отсюда не убежишь. Тебя загонят чуть ли не до смерти, а потом высекут чуть ли не до смерти, когда поймают, а беглецов ловят всегда. Восстание — это куда лучше.
— Если оно окажется успешным.
— О, у нас все получится. Как-никак во главе него стоит старик Годвин, а он будет похитрее, чем лис или шаман племени нансмонд. К тому же, если дело не выгорит, то нас просто-напросто повесят, это самое худшее, что может произойти, зато мы славно себя потешим.
— Да ты философ.
— А это что такое?
— Мудрый человек. Вот что: если этот заговор не раскроют и мы действительно восстанем, на каждой из плантаций какое-то время будет твориться хаос и, быть может, насилие. Тогда плантаторам и их семьям будет грозить наибольшая опасность. Сам ты не держишь зла на своего хозяина или его семью? Не собираешься причинять им вред?
Парнишка широко открыл свои большие голубые глаза и замотал головой.
— Господи Боже, нет! — вскричал он. — Я не тронул бы и волоска ни на хорошенькой головке мистрис Патриции, ни на парике мистрис Летиции. А что до хозяина, то если он позволит нам уйти тихо-мирно, то мы прокричим ему "ура". Полно, им ничего не грозит.
Жизнерадостный паренек объявил, что чует запах поджариваемого бекона, а его желудок кричит: "Еда!", и пустился вприпрыжку бежать к хижинам невольников, до коих теперь оставалось всего лишь несколько ярдов. Следуя за ним в более спокойном темпе, Лэндлесс добрался до своей хижины, и надсмотрщик так и не заметил его.
Глава XII
ЗЛОЕ ДЕЛО
Прошло три недели, и за это время Лэндлесс видел починщика сетей восемь раз, являясь к нему ночью украдкой и рискуя быть замеченным. Трижды он присутствовал на собраниях тех, кто сражался за Республику, и они, зная, кем был его отец, и видя как его близость к Годвину, так и его вполне очевидные способности, согласились считать его своим вожаком. На первом из этих собраний Лэндлесс, говоря немногословно и прямо, рассказал им о суде над собой, и они, по примеру Годвина, поверили ему и стали считать его не уголовником, а таким же солдатом Республики, как и они сами, и страдальцем за то же правое дело. Остальные разы он встречался с Годвином наедине. В его одинокой хижине на приливном болоте под светом луны или звезд они двое много разговаривали и полюбили друг друга. Починщик сетей, хотя он, благодаря безмятежности своей натуры, с честью сносил испытания, под которыми более слабая душа сломалась бы, пережил много скорбей и обладал великой мудростью, рожденной опытом и годами. И он жалел, успокаивал и наставлял своего молодого товарища с отцовской нежностью, приятной его более пылкому, недисциплинированному и израненному духу.
Во время своей восьмой ночной встречи они долго совещались. Оставалось только назначить день восстания и тайными путями сообщить об этом тем, кто должен был взять на себя командование восставшими на плантациях, разбросанных по всей колонии. Лэндлесс выступал за то, чтобы начать немедля и сразу же отправить тайные указания, которые должны распространиться с плантации на плантацию. И тогда мина в подкопе
