Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
Одновременно рабочие в соседнем дворе включили отбойный молоток и стали вгрызаться в старую землю Марэ.
— Блядь! Какой ужас! — выругалась Наташка и, взяв его подушку, пахнущую им, навалила ее себе на голову.
«Сумасшедший дом! В сущности, человек этот, стучащий по машинке в ливинг-рум, даже не в ее вкусе. Она хотела бы, чтобы ее любимый был… Ну, конечно же, высокий, голубоглазый, сильный-сильный, умный (но не какой-нибудь профессор). А может быть, не очень высокий, лысенький, смешной? Ну, нет уж! В такой любви, какую я жажду, все должно быть гармонично. Он не должен быть красавец — нет. Но волевое, сильное лицо, может, немного и грубоватое. Большие руки (широкая кость). Ноги сильные-сильные, и волосики золотистые… Дура я. — Она заворочалась, устраиваясь поудобнее. — Он должен быть мужиком! Но тактичным до чертиков. Чтоб руки мне целовал. Чтобы клал голову мне на колени, и жевал травинку, и щурился на солнце, а я его волосы льняные перебирала — на лугу, в поле, в лесу. В постели чтобы только обо мне думал и делал всю любовь для меня (тогда и я только для него!). Чтобы с ума сходил от меня и говорил мне это во время ласк — много слов приятных… Чтобы брал меня за руку и вел, а я бы, закрыв глаза, шла за ним… Ой, ей-ей, чего я напридумывала».
Наташка вздохнула, вздох перешел в зевок, и, обняв кусок одеяла, она уснула.
В ливинг-рум по машинке писателя побежала строка «…выудил откуда-то из одежды револьвер и, не вставая из-за стола…».
Он взял ее на очень светскую парти. Уже собравшись на парти, они поругались. У них были разные представления о том, как Наташка должна одеться. Когда она вышла из спальни в черных бархатных штанах колоколом, в бархатном жилете, в тронутых по краю золотом нейлоновых кружевах у горла и у рук, наштукатуренная больше обычного, выглядевшая лет на десять старше, он расстроился.
— Я на твоем месте надел бы платье. Ты выглядишь глупо, — только и сказал он, помня о своем решении не вмешиваться в ее жизнь, быть чуть поодаль.
— А я на моем месте пойду в этом костюме! — Она зло сжала в руке очень мещанскую сумочку.
— Бля, откуда у тебя, ты же была моделью, это пристрастие к мидл-классовой моде? Ты сейчас выглядишь как моя мама, собравшаяся на офицерский ужин в 1950 году! Тебе двадцать четыре года, бля!
Больше он ничего не сказал. В его костюме были недостатки. Токсидо, рубашку со стоячим воротником и бабочку портили простые брюки. Брюки с лампасами, токсидную пару он так и не собрался перешить. Однако в общем он был одет очень ок. Ведь они шли к снобам, на бульвар Сен-Жермен, а она была одета как жена провинциального американского сейлсмена[9] в каком-нибудь Анн-Арборе, штат Мичиган. Объяснить ей это оказалось невозможным.
«Ну и черт с ней! — решил он. — В конце концов в ней возможно увидеть кусок китча. Огромную раскрашенную гипсовую копилку „Наташу“. Удивительно, как умело и быстро эта женщина сделала себя непривлекательной. В домашнем платье еще час назад она была неотразима».
Фамилия хозяина квартиры состояла по меньшей мере из пяти частей. Ароматная, как кондитерская, квартира была расположена на последнем этаже по обе стороны от причаливающего к бронированной двери элевейтора. В главной гостиной вновь прибывший сразу же сталкивался лицом к лицу не с младенцем Христом и тремя царями, наклонившимися над корзинкой, но на красном диване сидела актриса Лесли Карон, а вокруг — на табуреточках и пуфах — свита мужчин самых различных возрастов — от бледных юношей до дедушек. Пришедшая посмотреть на актрису компания состояла из обеспеченных неудачников всех мастей. Там было с дюжину не очень молодых гомосексуалистов, почему-то старательно подчеркивающих свою сексуальную принадлежность. Присутствовало определенное количество экзотических персонажей, приглашенных, вне сомнения, ради их экзотичности, очень уж явно рукотворную коллекцию они составляли. Среди прочих были: японка — профессор Калифорнийского университета, индиец, живущий в Канаде, филиппинский князь, обосновавшийся на Пляс д’Итали. Себя писатель немедленно же отнес к этой же экзотической категории. Ему мгновенно стала понятна загадочная до сих пор причина, по которой он удостоился чести стоять на одном паркете с Лесли Карон. Второстепенный литературный агент с усами полицейского разговаривал с третьестепенным издателем. Литературный критик маленькой газеты беседовал с обритым наголо драматургом. Мясистый, пористый нос драматурга всякий раз мешал ему, когда драматург запрокидывал стакан скотча над ртом-щелью.
«Фантомас», — мысленно окрестил драматурга писатель.
Он принялся привычно бродить в толпе, здороваясь с немногими, кого знал, знакомясь с теми, с кем его знакомили, не углубляясь в серьезные беседы, сдерживая себя, чтобы не нахамить от хулиганства или скуки. Ему было неинтересно. Он был уверен, что не пошел бы на эту парти, если бы не Наташка.
«Скажи я ей об этом, она фыркнет и не поверит», — подумал писатель и огляделся, ища глазами гипсовую копилку-тигра. Энергично шевеля позолоченными бантами, копилка размахивала руками и, прижав к стене человека, который, как писатель уже успел узнать, приехал во Францию, чтобы достать денег на памятник Айседоре Дункан (размером со статую Свободы), что-то ему доказывала. Айседорист глядел на Наташку с плохо скрытым ужасом. Писатель ухмыльнулся, и к нему вернулось хорошее настроение. Если Наташка и моветон, то хотя бы активный моветон. Наглый.
Устройство общества уже давно не было для писателя секретом. Он находил собрания людей смешными, тщеславными и глупыми. Умные люди сидят дома и думают или общаются с мертвыми, читая их книги. По парти бегают замученные комплексом неполноценности кривляки. Бывает, разумеется, что и стоящий человек выбирается на парти, как вот писатель, выведший прогулять гипсового тигра с бантом. Но редко.
К половине первого, съев свою порцию индейки, салата и сыра, потребив множество бокалов шампанского и перейдя на виски, он устал наконец и от еды, и от хождения кругами по комнатам и серии коротких, в стиле банд-дессинэ-бесед с неинтересными ему людьми. Ни одной пары глаз, честно и с любопытством выглядывающих в мир, он не нашел. Все глаза на этой парти лгали. Одни скрывали свою неуверенность, другие — свои истинные мелкие намерения, третьи — свою незначительность, о которой они знали… Писатель подошел к Наташке, держащей за плечо парня-блондина, которого она, по всей вероятности, отбила от свиты Лесли Карон.
— Ай донт гив э дамн о том, что вы думаете о Лос-Анджелесе! Я прожила в этом городе семь лет! — Наташка взмахнула сигаретой и бокалом с виски, зажатым в одной горсти.
— Я извиняюсь, —
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 77
