сила.
Но сейчас обоих тревожит приземление. Оба понимают, что первые минуты во вражеском тылу могут оказаться и последними в их жизни.
С момента вылета Анатолий стал для радистки единственным другом, товарищем.
— Как себя чувствуете? — спрашивает, словно угадывая ее думы, Анатолий.
— Хорошо, а вы?
— Я тоже неплохо.
— Главное в воздухе не очень отдаляться и не потерять друг друга! — кричит ему девушка.
— Постараемся, — ответил Анатолий.
Но вот загорелась сигнальная лампочка, раздался гудок. Опять загорелась лампочка и — широкий шаг в ночь.
Несколько секунд, потом сильный толчок — динамический удар парашюта.
Самолет сделал круг над ними. Летчик, видимо, убедился, что парашюты раскрылись, и повернул на восток.
«Трудно передать то чувство, которое охватывает тебя, когда ты отрываешься от самолета и потом следишь, как он дальше и дальше улетает от тебя, исчезая в ночи, — вспоминала впоследствии Мариана. — Эти мгновения непередаваемы. Их нельзя себе представить в другое время, в другой обстановке. Их надо самому пережить»…
В глубоком тылу
Приземлились разведчики удачно, километрах в двадцати от места, где им предстояло работать. Анатолий помог девушке отстегнуть лямки. Вдвоем быстро вырыли ямы и закопали парашюты и комбинезоны. Из рюкзаков достали польское платье, переоделись. Мариана быстро напудрилась в темноте, накрасила губы, чтобы стереть следы бессонной ночи, надела шляпку. Ее спутник тоже «навел лоск». Теперь они были на чужой территории и входили в свои роли.
Уничтожив все следы, поспешили отойти подальше от места приземления.
…Весна входила в свои права. В воздухе стоял запах талой земли. Мариана особенно любила эту раннюю весеннюю пору. Дома, в Молдавии, в это время уже набухают почки яблонь, на склонах холмов в своих бело-розовых легких одеждах красуются абрикосы… Особенно хорошо сейчас у Днестра. Многоводный, он подступает к самым садам, обдавая жгуче холодной волной стволы яблонь, молодую траву.
Мариана проводит рукой по лицу, и видение исчезает.
Скоро рассвет.
Они останавливаются, устраивают из пальто шалаш, разворачивают карту. Под слабым светом карманного фонаря Мариана изучает район приземления. Она лучше Анатолия ориентируется по топографической карте. Уже не раз приходилось шагами, а то и ползком измерять маршруты, проложенные на картах. Поэтому и теперь уверенно шепчет:
— Вот видите? Километрах в трех проходит шоссе. Оно тянется до самого Кракова.
Анатолий ставит на карту компас, повторяет координаты.
— Нужно держаться юго-запада, — говорит он.
Перед рассветом стало совсем темно. Разведчики идут по компасу в намеченном направлении. Кажется, все правильно, но кто его знает — не сбились ли с пути? Неожиданно они наталкиваются на столб. В темноте еле-еле вырисовывается острый конец треугольника.
— Дорожный указатель, — шепчет Анатолий.
Хорошо бы узнать, куда он показывает, какое селение рядом, но… осветить столб — значит выдать себя.
— А что, если свалить столб и попытаться прочитать? — предлагает Мариана.
— Это идея, — одобряет Анатолий. Он кладет на землю чемодан, хватается за столб. Девушка усердно помогает. Наконец столб вытащили, положили его наземь.
— А теперь что? — задает вопрос Мариана. — Здесь даже шалаш из пальто опасно делать. Рискуем демаскировать себя. Ведь на самой дороге находимся.
— Попробуем прощупать буквы, — предлагает Анатолий и оба опускаются на колени. В это время с горы доносится гудок автомашины. Вдали, где-то вверху показались огоньки.
— Машины!
Разведчики быстро отскочили в сторону, прилегли и, затаив дыхание, прождали несколько минут. К счастью, то было не колонна, а только три машины, на большой скорости промчавшиеся мимо них.
Прождав еще немного, они снова подошли к указателю. Щупают пальцами буквы, но никакого результата. Вдруг Анатолий спросил:
— А ты по-какому читаешь?
Тут Мариана поняла, что потратили зря столько времени, ища русские буквы.
— Тьфу, черт! Забыла. — И снова начала прощупывать надпись на указателе.
— Теперь другое дело! — говорит Мариана, читая вслух.
— Нах Кракоф. Нах Кракоф. 22 километра.
— Как в воду смотрели наши летчики, — сказал обрадованный Анатолий. — Сбросили прямо в цель. Ни малейшего отклонения.
Будучи теперь убеждены, что идут правильно, в ожидании дня, свернули в сторону от дороги.
* * *
…Рассвет наступил сразу, и разведчики будто почувствовали какой-то внутренний толчок: «Время!» Вышли на шоссе. С этого момента они по-настоящему вступили на опасную дорогу, на путь новой жизни, жизни разведчика.
— Значит с этой минуты ты — пани Поля, а я доктор Курц, — сказал Анатолий. — Нужно следить, чтоб не проговориться как-нибудь. Разговаривать только по-польски, даже когда будем вдвоем. Да привыкай говорить мне «ты».
— Да. Во вражеском тылу и стены слышат, — согласилась Мариана.
При виде приближающейся машины Анатолий смело поднимает руку с зажатыми в ней деньгами — немецкими марками. Шофер увидел марки, остановил машину и пригласил пани и пана садиться. Машина шла в город.
Анатолий попытался разговориться с шофером-немцем, но тот, как на зло, оказался молчаливым. Он, насупившись, смотрел вперед и только как-то странно дышал, посвистывая носом.
Мариана посмотрела на него и невольно улыбнулась:
«Так сопел наш кот Васька под печкой, когда на дворе бывала вьюга».
Анатолий держался очень спокойно и уверенно, как и подобает немцу на оккупированной фашистами территории. Он то и дело спрашивал о чем-нибудь шофера, сам начинал рассказывать разные небылицы.
Мариана поняла, что ее напарник — настоящий разведчик, не в пример «дяде Пете», с которым отправилась она в первое задание и который так позорно струсил при приземлении, оставив ее одну, и окончательно успокоилась. Теплый воздух, идущий от мотора, посапывание шофера начали укачивать. После бессоной ночи усталость смыкала веки. Мариана с трудом преодолевала дремоту.
Анатолий, он же Курц, все подталкивал ее. «Крепись», — говорили его глаза.
Наконец зашевелился и шофер, буркнув, как из бочки:
— Фрау не привыкла к дорогам, нежная, — он, видимо, по-своему понял состояние Марианы. Потом добавил молодой женщине:
— В город сейчас въезжать нельзя. Рано.
Разведчики переглянулись. Это для них было новостью. Нужно выпытать у этого замкнутого немца как можно больше о порядках в данной местности.
— Это почему? — деланно возмутился Анатолий. — У нас в Ченстохове — с семи часов. Пожалуйста, выезжайте, въезжайте.
— То Ченстохов, а это Краков… Почти столица теперь, — ответил шофер. — Цивильным можно только после восьми часов…
Машина остановилась километрах в двух от города. Шофер взглянул выпуклыми бесцветными глазами на своих пассажиров, давая понять, что приехали, мол, вылезай.
— Данке шен, — сказал ему Курц и протянул несколько марок.
Курц свободно говорил по-немецки. По документам он значился врачом, немцем из Ровно, как и его жена — полячка пани Поля.
Он надел по-польскому обычаю на плечи рюкзак с вещами и двумя батареями, а в левую руку взял круглый чемодан
