Когда же они насытились, она убрала со стола, снова вытерламраморную доску и скромно удалилась за прилавок под икону с горящей лампадкой ипальмовой веткой, а ее место возле столика занял ее супруг, хозяин кофейни,который принес на подносе три маленькие дымящиеся чашечки, три стакана свежейводы, три блюдечка с греческим печеньем «курабье» и три блюдечка зеленоватогопомеранцевого варенья с орехами. Кроме того, он на ломаном русском языкепредложил Василию Петровичу кальян, от которого Василий Петрович в смятенииотказался. В этой маленькой пирейской кофейне было очень хорошо и как-топо-семейному покойно. На окнах – кружевные домашние занавески, на стенах –бумажные обои, в бамбуковой клетке брызгала водой и заливалась своимиоднообразными трелями канарейка.
В кофейне были и другие посетители, но они сидели за своимистоликами так чинно и незаметно, что нисколько не нарушали семейного характеразаведения. Перед каждым из них стояли чашечка кофе и стакан воды, но они редкок ним притрагивались, а молчаливо играли в домино, перебирали четки или читалигреческие газеты, так что были похожи скорее на родственников, чем напосетителей. Даже портреты греческого короля и королевы над дверью в кухню неимели официального характера, а их легко можно было принять за увеличенныефотографии дедушки и бабушки в молодости. И было трудно себе представить, чтомраморный ковчег Парфенона, сияющий на вершине горы совсем недалеко отсюда,создан руками предков этих самых мирных греков, передвигающих по мраморустоликов черные плитки домино и посасывающих змеевидную трубку булькающегокальяна.
Пока семейство Бачей пило густой кофе с каймаком, хозяинстоял возле столика и занимал их, как иностранцев, приятным разговором нарусском языке. Оказалось, что его родная сестра замужем за старшим сыномвладельца греческой пекарни в Одессе Фемистокла Криади, и что сам он тоже тригода жил в Одессе, когда был маленьким мальчиком, и что его дедушка был членомгреческого тайного общества «Гетерия» и тоже некогда проживал в Одессе, а потомсражался за свободу Греции и был расстрелян турками.
Вероятно, он принимал Василия Петровича за русскогореволюционера, убежавшего за границу, и поэтому все время весьма неодобрительноотзывался о русском правительстве, поносил Николая Кровавого и уверял, что вРоссии скоро будет опять революция, и тогда для всех наступит свобода, ацарских сатрапов повесят.
Василий Петрович чувствовал себя крайне неловко и несколькораз испуганно озирался по сторонам, но хозяин каждый раз его успокаивал,уверяя, что все честные греки сочувствуют русской революции и скоро у себя вГреции тоже сделают революцию и тогда уже окончательно разделаются с турками.Говорил он по-русски совершенно так, как грек Дымба из чеховской «Свадьбы»«которая Россия и которая Греция», – так что мальчики с трудом сдерживали смех,а Павлик даже зажал себе нос, чтобы не фыркнуть. Но отец грозно постучалобручальным кольцом по мраморному столику, и они успокоились.
Пока пили кофе, несколько раз в кофейню заходили уличныеторговцы и предлагали иностранцам свои товары. Один, весь увешанный длинныминитками с нанизанными на них сухими губками, держал в руках банку, где средиводорослей плавали померанцево-красные рыбки, такие яркие, что вся кофейнявдруг странно осветилась и стала похожа на подводное царство. Другой был увешантвердыми туфельками с загнутыми вверх носками, а в руках держал розовые иголубые газовые шарфы, превратившие на миг бедную греческую кофейню в лавку«Тысячи и одной ночи».
Сириец с коврами еще больше подтвердил это сходство, а когдапоявился продавец халатов и медной посуды, то уже невозможно было сомневаться,что семейство Бачей находится не в Пирее, а в Багдаде, а хозяин-грек есть некто иной, как переодетый Гарун аль Рашид.
Однако появление продавца восточных сладостей, разложившегона полу свои пестрые лакированные коробки с халвой, рахат-лукумом и финиками,так испугало мальчиков – в особенности Павлика, почувствовавшего во рту опаснуюкислоту, – что видения мигом рассеялись.
Как ни твердо решил Василий Петрович ничего не покупать, всеже без покупок дело не обошлось. Правда, покупка была совсем не дорогая, нозато крайне нужная. У продавца головных уборов купили для Пети широкополуюшляпу из греческой соломы. Хотя она не вполне подходила к матросскому костюму,но больше невозможно было носить теплую матросскую шапку. Голова мальчика всевремя потела, горячие капли постоянно ползли из-под шапки по вискам, по бровям,по шее. Шапка так пропотела, что едва успевала высыхать за ночь. ВасилийПетрович боялся, что в конце концов мальчика хватит тепловой удар.
Пете жаль было расставаться с шапкой, делавшей его похожимна пятнадцатилетнего капитана. Но, посмотрев на себя в засиженное мухамизеркало, он увидел, что стал теперь похож на бура. Во всяком случае, такие жебольшие шляпы – впрочем, кажется, не соломенные, а войлочные – носили бурскиегенералы, портреты которых Петя часто рассматривал в старой «Ниве» временанглобурской войны. Не хватало только карабина и патронташа.
– Вот теперь ты настоящий молодой бур, – сказал отец, и эторешило дело.
Почувствовав себя молодым буром, Петя стал принимать передзеркалом воинственные позы, и ему захотелось поскорее пройтись по Пирею в новомвиде. Как раз в это время из порта донесся длинный пароходный гудок, и нашипутешественники сразу узнали густой итальянский баритон «Палермо», к которомууже настолько привыкли, что могли бы его узнать из тысячи других. И, оставив намраморном столике несколько греческих драхм, они поспешили на пристань.
«Палермо» уже стоял на рейде.
Вдруг Петя вспомнил, что забыл в кофейне старую шапку списьмом за подкладкой, и похолодел. Не говоря ни слова, он бросился назад. Ниотец, ни Павлик сначала этого не заметили. Отсутствие Пети обнаружилось припосадке в баркас. Случилось то, чего больше всего опасался Василий Петрович:потерялся ребенок!
Между тем Петя сломя голову бегал по узким портовымпереулкам Пирея, разыскивая кофейню. Но переулки были так похожи один на другойи всюду было так много кофеен, что через десять минут Петя понял, чтозаблудился. Потеряв всякое представление о расположении кварталов и проклинаясебя за то, что, увлекшись новой шляпой, он забыл о старой, мальчик вбегал безразбору во все кофейни подряд и всюду видел одно и то же: мраморные столики,портреты греческих короля и королевы, домино, дымящиеся чашечки, булькающиекальяны, бумажные обои, кружевные занавески, маленьких усатых гречанок-хозяекза прилавком, под иконой с пальмовой веткой и зажженной лампадкой, игреков-хозяев, углубленных в чтение греческой газеты.
