Решили для начала сыграть на дурака. Хамжеда «сажают на крючок» и выпускают в среду, благо первая среда после ареста Хамжеда наступала завтра. Хамжед станет ждать сигнала на Трех Дураках.
— Даже если мы не дождемся связника, нужно будет доигрывать партию Хамжеда, — сказал Штурман. — Шумиху на Западе поднимут со дня на день. Пропал гражданин Турции! Но если окажется, что его застрелили во время нападения на федеральную колонну, это другой поворот. И нужны будут веские доказательства в теленовостях участия гражданина Турции в нападении на российских военных.
— Будут, — подтвердил Макогонов. — Журналист — объект стратегический. Его нужно использовать умно. Случится небольшой бум. Сами сбегутся. Но хорошо бы еще и отследить связника.
— Николаич, если Хамжед уйдет, нам снимут головы.
— Не уйдет. Есть еще одна проблема — что с Мельником делать?
— Может, нейтрализовать, вывести из дела?
— Это всегда успеем. Думаю, подождать надо. Пусть погуляет еще, сукин сын.
В это момент постучали в дверь. Заглянул Тимоха.
— Разрешите? Мельник пришел. Вводить?
— Кто?
— Кто?!
— Мельник, — растерянно повторил Тимоха.
— Ох, доиграемся мы, — протянул сквозь зубы Штурман.
Вошел Мельник.
— Ну что, пьянь, — зарычал Макогонов. — Чего ходишь? Смотреть противно — синяк под глазом, рожа пропитая. Ведь сказано тебе — вон!
Макогонов так рявкнул, что и Тимоха и солдаты со взвода, случайно оказавшиеся за Тимохиной спиной, шарахнулись.
Тимоха хлопнул дверью.
Мельник не пошевелился на крик, замер посреди комнаты.
— Присаживайся, — сухо предложил Макогонов. — Есть будешь?
* * *
Когда ушел Мельник, Макогонов со Штурманом некоторое время сидели молча. Потом сразу как-то появился Валера Тополев.
— Этого дурика, сынка председателева, я отпустил. Хипешь поднялся бы. Глава района стал звонить коменданту. Короче, баранов у председателя забирал человек в милицейской форме, такой здоровяк. Имени, конечно, никто не помнит, но есть одна зацепка. Он не один приходил за баранами. С ним были еще двое в ментовской форме. Прозвище у него необычное — Конг.
Макогонов со Штурманом переглянулись.
— Знакомый? — спросил Валера.
— Возможно, — ответил Штурман.
— Валер, ты не обижайся, — начал Макогонов. — Ты пойми, мы сами пока плаваем по верхам.
— Мельника встретил, — сказал Валера, будто и не обиделся недоверию. — Чего это он ходит? Вроде ж уволил ты его?
— Просится обратно. Вместе с собой хорошего человека рекомендует в разведку. Еще говорит, что пить больше не станет. Хочется верить.
— Возьмешь?
— Не знаю. — Макогонов как-то резко перескочил с темы. — Завтра колонна идет на Ханкалу. Кто старшим?
— Зампотыл Василич как всегда. За барахлом идут и ГСМом. Спальники там, теплое белье.
Штурман поежился.
— Во сколько обратно? — продолжал Макогонов.
— Часов до трех должны вернуться.
— Ты поедешь?
— Да не хотелось бы.
— Валера, съезди. Надо.
Валера удивленно посмотрел на Макогонова. Макогонов ему вкратце обрисовал ситуацию.
— Короче, нужно сделать так, чтобы колонна обратно по любому шла через Трех Дураков. Если на Ханкалу пойдете через Дом пионеров, то обратно будет, как раз логично через Победу — типа меняете маршрут, бережетесь от подрыва. Съезди, Валера, прошу как друга.
— Ну, хорошо, — согласился Тополев. — Да, еще вот. Надо Василича потрясти. Они с ротным Дубинским дела мутят. По ГСМу и так далее. Не в деньгах дело — за державу обидно.
Макогонов потянулся, зевнул.
— Потрясем.
— Договорились. Я буду во второй машине. Ты уж не перепутай, Николаич.
— Да о чем ты, брат. Только вторая пусть идет «Бронтозавр» — бронированный «Урал». По тебе и отработаем. По дружбе. Сам понимаешь, по Василичу гасить — он обосрется, потом ордена начнет себе вешать. Ты же, брат, все сделаешь интеллигентно. Водилой Лодочника возьми. От сердца отрываю. Он, сволочь, везучий.
Тополев тяжело вздохнул и покачал головой. Перед уходом, задержался.
— Да, Николаич, и имей в виду, под тебя ротный копает.
— Знаю.
Тополев ушел. Макогонов выглянул из кабинета.
— Дневальный, скажи Тимохе, чтобы послал за Норгеймером.
Дневальный нырнул в палатку.
— На Трех Дураках смоленские в блоке? — спросил молчавший все время Штурман.
— Они самые, — ответил Макогонов.
Ночь прошла тихо. Стреляли где-то за Старым рынком у четырнадцатого блокпоста. Взрывалось пару раз. Несильно — гранаты из подствольника. Броня разведчиков выезжала сразу за нулями. Недолго пропадали — с час всего. Вернулись, и было тихо до утра. Норгеймер заглянул в дежурку, стрельнул у майора Хроленко закурить.
— Не спится вам, е… мать, — бранился сонный Хруль.
Жизнь на нейтральной полосе, как выражался в таких случаях Тимоха, доставляла Мельнику множество тревог. Еще некстати разболелся живот: с кишечными коликами корчился Мельник, вспоминал Савву-солнцепоклонника и сетовал на неустроенность быта. Его возили к бородачам. Бородачи вынули откуда-то отрезанную голову и, поставив ее на стол перед Мельником, стали его расспрашивать, боится ли он смерти, и знает ли, куда попал. Еще ножом бахвалились перед носом ему. Мельник терпел, терпел и попросил: что все, конечно, он осознает, — что люди тут собрались серьезные и его проверяют по всем правилам, — но можно ему по большой нужде отойти? Бородачи засмеялись — страшно? Нет, сказал Вова, просто поел жирной баранины, а с жирного его несет желтым — с просвистом вылетает. Мучаюсь, сказал Вова, от поноса страшно. Бородачи задумались, стали Вове советовать, как избавиться от поноса по их вахабитским обычаям. Вова все внимательно выслушал и сказал, что теперь он несказанно им всем благодарен, потому что спасли они его от поноса. И к тому же стал он задумываться над их вахабитскими обычаями — не тереть зад мятой бумажкой, а мыть жопу ключевой водой.
Еще размышлял Вова о вреде пьянства.
Ведь как его занесло по этой самой дурной привычке, закинуло в эту нейтральную полосу!.. А так бы, если б не пил, служил бы как все и о судьбе своей горемычной не задумывался бы. Среди своих о судьбе не думаешь, среди своих — оно просто хорошо жить. Ну, глушануло его, ну попил. Нет бы остановиться ему, так поперло же. Вот теперь и расхлебывай. Что про него народ подумает? Ладно Тимоха с Пашей. А остальные? Объясняй потом. Эх, ситуация.
Спал Вова все время на вонючем матрасе в кухне. Появлялись эти двое братьев-таксистов. Они будто глухонемые или пришибленные какие-то. С ними не поговоришь. Казак приходил, сказал, что дело с фугасом выгорело, и могут его даже представить к ордену. Конга с тем щуплым Вова больше не видел. К вахабам ездил с таксистами. Денег Вове не давали, сказали, что в среду должен прийти ходок с той стороны. С какой «с той», Вова не уточнял. Сам Мельник мотался в комендатуру разведать, что и как. Вроде бы повелся командир на его увещевания, обещал подумать и взять его обратно
