уменьшалось. Она села, часы в гостиной отсчитывали секунды, минуты, преданно следили за временем, присматривали за ним. Асдис собрала все силы, чтобы встать, подошла к лестнице, прислушалась, как там дети: старшая, Кольбрун, сегодня дома, восстанавливается после гриппа, Дилья, младшая, возится с лего в комнате своей сестры. Асдис вернулась в гостиную, включила видео на случай, если спустится Дилья, заниматься которой у нее не было сил, к тому же она боялась сорваться и начать ругать дочь без причины. Часы в гостиной делали свое дело: отсчитали уже двадцать минут, тик-так, вечно говорили они, тик-так. Асдис неподвижно сидела в кресле, внешне спокойно — как же поразительно мало выходит на поверхность! Так и сидела, словно вспоминая спряжение немецких глаголов, кулинарные рецепты, сюжет книги, какая корова должна отелиться следующей, но эмоции у нее так и бурлили, в мыслях она следила за Кьяртаном, представляя все в красках, дрожала от ненависти, которая выливалась в ясное и четкое желание убить; ее терзало отчаяние, накрывала тоска, накатывала злость, и это в лучшем случае, хуже всего, когда ее всю захватывала страсть, руки ходили ходуном, затем она исчезала, лопнув как мыльный пузырь и оставив после себя горькое чувство стыда и безраничное презрение к самой себе. Так она и сидела; синий и прохладный апрельский день, небо было очень высоко, а часы в гостиной сторожили время. Затем кто-то прошел по двору.
Он вернулся!
Накувыркался.
В очередной раз все предал. Как же он теперь сможет смотреть в глаза детям, не моргая, не сгорая от стыда; она должна бы выколоть ему глаза, со временем он был бы ей за это благодарен. Она быстро встала, пошла на кухню, замесила тесто, слушая радио, и, когда он вошел, не обратила на него никакого внимания. Кьяртан рвался с ней поговорить, хотел обсудить летний отдых: мы поедем за границу, в Копенгаген, представляешь, парки развлечений для детей — Тиволи и Баккен! А секс-шопы и проститутки Истедсгаде — для тебя, думала она, погружая руки в тесто, вероятно, чтобы держать их подальше от его шеи. Молчаливость жены заставила Кьяртана замолчать, он ретировался в гостиную, мне нужно в душ, пробормотал он и пошел в душ смыть с себя запах Кристин; горячая вода текла по широким плечам. Когда вышел, жены дома не было, убежала по делам, сказала Кольбрун. Куда? Не знаю. Кьяртан направился в гостиную, встал у окна с биноклем, но машины нигде не увидел: дорогу между хуторами закрывают холмы и пригорки.
Асдис сидит за кухонным столом на соседнем хуторе, Кристин только что вернулась, ее свекровь Лаура включает кофеварку, Петур копается на дворе, высокий сутулый мужчина, худой, почти тощий, с грубыми чертами лица, серьезный, редко выходит из себя, и некоторые вообще пребывают в уверенности, что он неизменно спокоен. Апрельский день все еще синий, но скоро наступит вечер и краски потемнеют. Между хуторами никогда не было особых отношений, однако о раздоре, наверное, говорить нельзя, скорее о глубоко укорененном раздражении, которое Кьяртан и Петур унаследовали от своих родителей, а те от своих; такая накаленная атмосфера иногда складывается между соседями в глубинке. Возможно, мы настолько привыкли жить разобщенно, что вообще не умеем общаться с соседями, не считаемся с мнением других, подобный социальный инфантилизм, видимо, находится глубоко внутри нас.
Лаура удивлена приходу Асдис, Кристин же охватил страх, она сидит напряженная, и на ней высыхает пот, пока Лаура возится с кофе, собирает на стол, размышляя о причинах визита, несколько раз повторяет «ну да» и «так я и думаю», интересуется новостями, расспрашивает о животных, о запасе сена, о состоянии лугов, Асдис лишь немногословно отвечает, после чего наступает пауза, и тогда Лаура нервно раскачивается. Асдис не притрагивается к кофе, перед ней стоит полная чашка, черный напиток остывает, Лауру охватывает злость, соседский сброд, думает она, ничего кроме апломба и чванства! Она прекращает все светские разговоры, скрещивает худые руки, поджимает тонкие губы и молчит. Долгое время ничего не слышно, затем Лаура отпивает кофе, остальные смотрят на нее, в каком-то замешательстве она засовывает в рот печенье, но тут же жалеет об этом. Медленно и осторожно кусает, Асдис и Кристин смотрят перед собой и слушают, Лаура жует медленно, в надежде, что так меньше слышно, но тогда она никогда не кончит, наконец проглатывает, это печенье невероятно жесткое, ее худое лицо покраснело, она тянется за чашкой с кофе, делает большой глоток, закашливается, Асдис и Кристин снова смотрят на нее, но затем наступает тишина. Как же тишина может искажать время: минуты не похожи сами на себя, никогда не проходят, они как неподвижное небо. Кристин слушает тяжелые удары своего сердца, басовый барабан, в который кто-то быстро и ритмично бьет: бум! бум! бум! Под солью, оставшейся после пота, все еще жжет, она чувствует, как запах Кьяртана поднимается по воротнику и заполняет кухню, запах поцелуев, вздохов, пота и спермы, тяжелый, сладкий запах мужского семени. Ты ведь бегала, вдруг спрашивает Асдис настолько неожиданно, что все вздрагивают, а Лаура от удивления берет еще одно печенье. Тишина от этих слов становится еще глубже, хотя и так была достаточно глубокой, а на самом ее дне сидит Лаура и не знает, жевать ей быстро или медленно, безрезультатно пытается переварить печенье во рту, Асдис и Кристин явно ждут, пока она закончит, и она решает жевать энергично, грызет, чавкает, глотает, на лбу выступает пот. И Кристин отвечает: да. Через пару долгих минут после вопроса.
АСДИС. И тебе, наверное, нужно в душ?
КРИСТИН. Я только вошла.
АСДИС. Тогда лучше как можно скорее пойти в душ, тебе непременно нужно привести себя в порядок, помыться, ты ведь вспотела после такого напряжения.
Губы Асдис разомкнулись, и показались белые, но не очень ровные зубы. Вот курва, думает Кристин, глядя на свою свекровь, которая гневно смотрит на Асдис. Да, я напрягаюсь, произносит Кристин.
Тогда тебе нужно помыться.
Асдис делает длинные паузы между словами. Каждое из них словно камень, которыми она выкладывает на столе: «ТОГДА ТЕБЕ НУЖНО ПОМЫТЬСЯ». Лаура фыркает, она собирается что-то сказать, не сводя гневного взгляда с Асдис и ее невыносимо полной чашки кофе. Но гостья встает, медленно отодвигает стул, говорит спокойно, даже холодно: надеюсь, ты получила удовольствие. И выходит из кухни. Выходит из дома. Она спятила, заявляет Лаура визгливым голосом, с жаром добавляя: это все чертов соседский сброд, это… Вдруг она удивленно, почти испуганно замолкает, когда Кристин вдруг бросается к двери, распахивает ее и
