почти двукратному увеличению населения за счёт заинтересованных «иммигрантов». Теперь по мимо арбалетных деталей и дуг стали ковать и множество предметов массового спроса. Чего только не попадало на медленно идущую дорожку конвейера, двигающегося за счёт кругового движения трëх быков. Колуны для топоров, тулейки для лопат, части плугов, граблей, мотыг, молотков и серпов. Про арбалетные детали также никто не забывал, ими занималась отдельная кузня. Ну и конечно гвозди. И если гвозди «ехали» дальше лишь на сортировку и перемещались в последствии на склад, а части арбалета — в отдельное здание, где их соединяли с деревянными основаниями, то вот эти самые составные части инструментов останавливались во втором цехе, где ранее к деревянному ложу арбалетов вживляли, так сказать, душу. Теперь здесь рабочие мануфактуры занимались тем, что соединяли черенки и ручки инструментов с их металлическими частями. И только после этого готовые изделия направлялись ожидать своего часа на склад.
По деньгам выходило так, что больше всех получали кузнецы, что обусловлено наличием у них навыков. Однако здесь я прибëг к определённой хитрости. Плату за работу получал сам кузнец. Однако то, сколько нужно платить своим помощникам, без которых работать было существенно сложнее, так ещё и вовсе не выгодно, определял только лишь он сам. В итоге получилось так, что в результате конкуренции пяти кузниц и нескольких кузнецов, выросли и зарплаты подмастерьев и, соответственно, стремление людей, в особенности молодых, ими стать. Ведь по сути помощник шёл работать к тому кузнецу, к которому хотел. То есть к тому, кто больше заплатит. А оставаться совсем без помощи не хотел ни один из мастеров, что побудило всех идти на повышение зарплат. В итоге получилось что-то вроде конкуренции малых предприятий внутри одного большого.
Меньше работников кузни получали работники цеха сборки. Однако, стоит признать, и работка у них сравнительно не пыльная. Взял черенок, насадил на тулейку, пару гвоздей вбил и вот тебе лопата. Потом повторил и лопат уже две. А сборщику за две — полушка. За час таким макаром можно было наколотить копейку, а за десять рабочих дней — целый рубль. А на рубль крестьянин может жить недели две сравнительно спокойно и безбедственно. Подумать только, как мало ценится серебро в этой реальности. Впрочем, это и не удивительно. Русь, как я успел убедиться, утыкана серебряными приисками чуть ли не больше, чем железными шахтами.
Впрочем, если учитывать стоимость материала, зарплаты сборщиков и кузнецов, которые за деньги(о чудо) работают в разы эффективнее, нежели чем бесплатно, то выходит так, что общие затраты окупаются чуть меньше, чем вдвое. Не арбалеты, конечно, с их громадной окупаемостью. Но ведь плюс таких товаров в практически неисчерпаемом спросе. Вот захочу я самострелы втюхивать до конца своих дней, а не получится! Потому что во-первых спрос на оружие порождает только лишь война, а во-вторых очень скоро Европа начнёт воевать уже огнестрельным оружием, которое в быстром темпе вытеснит арбалеты и совсем задавит архаичные даже на сегодняшний день луки.
Следует понимать, что эффективность эта достигается исключительно вне периода полевых работ, потому как весной и осенью мне так или иначе придётся ограничивать работу мануфактуры, чтобы крестьяне могли позаботиться о том, как не помереть с голоду. А жить только лишь на зарплату рабочие тоже не смогут. Зарплата зарплатой, но ведь чтобы на заработанные деньги купить продукты, нужно ехать в город, потому как местный рынок скуден и нестабилен как на цены, так и на предложение. А выезд в Новгород для большинства рабочих — весьма накладно. Да и не смогут двенадцать часов на мануфактуре целиком и полностью покрывать потребности крестьянской семьи. Ведь эта самая двукратная окупаемость достигается мною тем, что людям я хоть и плачу, но всё же недоплачиваю. Если сравнивать с зарплатой рабочих на заводах в будущем, у меня люди получают, скажем так, минимальную минималку. И отнюдь не ту, на которую пытались, в качестве эксперимента, жить некоторые прогрессивные депутаты в моё время, а гораздо меньшую. Так что, как бы я не грезил о массовом переходе от земледелия целиком и полностью в производство, в текущих реалиях это невозможно.
Пройдясь по первому этажу, я, по длинной лестнице поднялся на второй. Всегда поражался, какие это два разных мира. Если на первом царит постоянный шум, чадят дымом кузницы, скрипит конвейер и издаются ещё множество звуков, сливающихся в одну сплошную заводскую какофонию, то на втором властью владела тишь да гладь. Здесь располагалось что-то вроде администрации, если можно так выразиться. И мастерская Жака, и учебный класс, где учились гвардейцы, и лаборатория Оскара, в которой тот недавно начал работу по производству кислоты.
Справедливости ради, выходец из северной Германии занимался не столько производством, сколько опытами, что я, в целом, вполне одобрял. С собой он притащил целый набор юного химика. По меркам шестнадцатого века, разумеется. Там были разного рода колбочки, склянки, трубки и много чего ещё. Мужчина явно подходит к науке серьёзно. По-крайней мере настолько серьёзно, насколько это позволял ему делать главный тормоз прогресса этого времени — церковь. Впрочем, пока Оскар работает на меня, он может не беспокоиться о проблемах с духовенством. Да и священник в местной церкви, говоря откровенно, какой-то блаженный. Отнюдь не особист — не в свои дела не лезет, а делалает только то, что ему действительно положено.
— Здравствуй, Оскар, — По-немецки поприветствовал я химика, заходя в его «лабораторию».
— О, герр Александр, день добрый. — Ларсен выглядел как-то подавленно и устало. Похоже, он явно не находил себе места.
— Что-то случилось? Ты уже пообедал? — Поинтересовался я у него.
— Да… То есть нет, — Он прикусил губу и, отведя взгляд, постучал пальцами по столу, отбивая нервный ритм. — Видите ли, герр Александр, для того, чтобы получить кислоту, нужен один важный алхимический элемент — «пиритсе литос». Обычно его называют пирит. — Оскар достал из сумки блестящий камень серого цвета.
— Так, а в чем же проблема? — Уже понимая, что является причиной его тревоги, спросил я.
— Это последний камень из моих запасов, — развёл руками он.
— Он дорогой?
— Отнюдь, герр Александр, едва ли дороже железа. Однако его нужно заказывать, а пока не сойдёт лёд — это невозможно. И вообще для опытов нужно много довольно недешёвых вещей, купить которые здесь вне сезона почти невозможно. — Оскар обречëнно опустил голову.
— Может быть, у тебя есть опыт в каком-то другом процессе, не требующем редких веществ? — Попытался я навести его на мысль. Он задумчиво посмотрел в стену, но потом вдруг перевëл взгляд на пустую стеклянную
