корсет. Так, стоп. Что-то я стал думать совершенно не в том русле. Сделав выводы из небольшого рассказала мистера Смита, я пришёл к выводу, что она очень умная по сравнению с девушками того времени. Она умела читать и писать, а это уже считалось престижным. А ещё она помогала своему отцу в его лаборатории, а значит, тоже что-то смыслила в точных науках. Интересно, как она отреагирует, когда узнает, что все остальные путешественники родились в двадцать первом веке. Будет ли она разговаривать с нами на "вы" или же, как со своими сверстниками. А может быть мы все придумаем друг другу смешные клички и будем их употреблять. В своих мыслях я убежал уж слишком далеко. Кто знает, может быть нам и не доведётся даже увидеться с ней. Может быть, она сейчас живёт у своих близких друзей или наоборот у дальних родственников и каждый вечер тяжело вздыхает и сдерживает подступившие слёзы, вспоминая ту роковую ночь, когда её отец вошёл в пространственную брешь и просто исчез.
– Ты чего завис? – спросил Джеймс.
– Да так, задумался, – отмахнулся я.
Потом, как-нибудь, поговорю с ним по-мужски по поводу чрезмерного любопытства и облачных фантазий о человеке, которого впервые увидел на фотографии. Сейчас не самое подходящее время.
– Так вот, у нас осталось совсем мало времени, – сказал мистер Смит, сверля взглядом часы. – Как я уже и говорил, брешь необходимо открыть в полночь.
С тех пор, как мы оповестили старика Билли о нашем согласии, прошло трёх часов. Сейчас стрелки часов близились к девяти вечера. За это время мы успели обговорить все правила путешествий во времени ещё раз (чтобы уж наверняка), покушать и найти подходящую одежду, чтобы не шокировать людей того века своими рваными джинсами и домашними трениками. Джеймс проспонсировал меня одеждой а-ля винтаж, объясняя такое количество старинных вещей тем, что его покойный прадед бредил идеей, что мода рано или поздно вернётся, и перед смертью завещал всё своё "молодёжное" барахло любимому правнуку. Вещи выглядели достаточно опрятно. Когда-то отпаренные и отглаженные по швам хлопчатобумажные рубашки с ужасными яркими пуговицами, которые совершенно не сочетались между собой ни по цвету, ни по узору. Они казались своеобразными яркими пятнами на нежно-жёлтом полотне рубашки. Брюки из непонятной ткани больше напоминали чехлы на рояль и имели странный сероватый цвет. Они были на два размера больше моих ног, и поэтому издалека могло показаться, что это широкая юбка в пол. Для надёжности мне пришлось закрепить их широким кожаным ремнём и немного подвергнуть снизу. Старик Билли (кстати, он разрешил называть его так, как мы хотим) лично оценивал каждую вещь нашего гардероба. Увидев наши чудо подвороты он всплеснул руками, а затем серьёзно сказал:
– Лучше подметайте пол штанинами, только не позорьтесь.
Да уж, наши вкусы совершенно не совпадают. С горем пополам и слезами на глазах, мы развернули наши повороты и осторожно подогнули штаны внутрь. Завершали образ лаковые чёрные туфли, заботливо купленные Мэри мне на выпускной. Мне не хотелось её расстраивать и говорить, что мой выпускной ещё совсем не скоро, и что моя нога может вырасти раз так в двадцать, поэтому я принял её подарок. Что ж, видимо, пришло их время.
У кого проблем с выбором наряда совершенно не возникло, так это у Джесс. Платьев у неё было хоть отбавляй, так ещё в её распоряжении был целый шкаф с вещами Мэри (не думал, что все эти * чемоданов окажутся полезными). Мистер Смит быстрым взглядом окинул все предложенные варианты, а затем указал пальцем на серое платье в пол, украшенное ажурными вставками на длинных рукавах. Мы сидели на чердаке и молчали. Каждый думал о своём. Во мне смешались чувства радостного смятения и страха перед неизвестностью.
– Значит, мы должны распылить эти маленькие крупинки вертикально, а затем чётко и без запинки произнести год? – в очередной раз поинтересовался я, хотя и без этого уточнения я помнил всё на зубок.
– Да-да, так точно.
Я потеребил в руках чёрненький мешочек, данный мне лично мистером Смитом. Как-то странно, что все единогласно выбрали именно меня для того, чтобы открыть эту брешь. Может быть для того, чтобы, если что-то пойдёт не так, в этом можно было обвинить именно меня. Но я был твёрдо уверен, что всё будет хорошо. Вернее, старался убедить себя в этом.
Особенных причин для паники не было, поскольку всё до этого шло по плану. Джеймс очень легко отделался от нежелательных вопросов со стороны родителей, сказав, что он снова собирается к нам на ночёвку. Джесс позвонила отцу и Мэри и заверила их в том, что у нас всё супер.
Старику Билли было интересно узнать у нас как можно больше про наш век. По правде говоря, я хотел задать ему не меньше вопросов. Поэтому, мы решили задавать и отвечать на вопросы по очереди. Первое, что его очень сильно волновало – светящиеся и, издающие разные звуки, штуки. Это был телефон. Да, очень ожидаемо. Какого было его удивление, что общение теперь стало настолько простым и доступным. Что в мире существует вещь, знающая ответы на множество вопросов. Стоит только нажать на кнопку и твоё сообщение, ладно, ему мы объяснили это, как письмо, дойдёт до получателя. Его удивлению не было предела. После этого он долго пытался осмыслить всё сказанное нами.
Ну, а после последовал вопрос, которого не ожидал совершенно никто.
– А почему в вашем веке всего двадцать четыре часа?
Его голос звучал твёрдо и уверенно, так, словно он действительно не понимал этого и хотел узнать ответ.
– В смысле? – спросил я. – А сколько же их должно быть?
– Двадцать пять.
Джеймс залился смехом:
– Ладно, старина, пошутил и хватит.
– Но я не шучу! – всплеснул он руками. – Сейчас-сейчас, – он пошарил в кармане брюк. – Вот, глядите.
Он протянул нам свои наручные часы, которые, по видимости, сломались. Циферблат был весьма странным. На нём было, как и на всех часах всего двенадцать чисел, но они были как-то сближены, а на самом верху была нанесена римская цифра двадцать пять. Минутная стрелка замерла на тройке, а часовая на девяти.
– Они сломались, – пояснил он. – Но, уверяю вас, у меня есть другие, точно такие же.
– Это точно не декоративные часы? Или это игрушка и вы нас разыгрываете?
– Да нет же! Моя ошибка была в том, что я не знал сколько можно прибывать в другом времени, и поэтому решил остаться на сутки. А в нашем времени сутки равны двадцати пяти часам. И
