Густой, высокий лес, обычно гостеприимно встречавший фрийца, на сей раз сжал его с Ринкой в плотное, тугое кольцо. Будто почуяв в путниках слабину, давил в нее изо всех сил, проверяя на прочность. Заманивал в непроходимые чащобы, путал незнакомыми тропками, ронял в неожиданные кочки, подгонял заунывным пением волков где-то вблизи. Иногда играл в поддавки, посылая ровную, утоптанную тропу, а потом снова брался за свои коварные проказы.
— У ттебя ккровь течет, — пролепетала девчонка за его спиной. — Ее остановить надо.
— Бабка знахарка остановит!
Ардо прекрасно понимал: ему нужна помощь. Вся одежда начиная с лопаток и ниже насквозь пропиталась влагой и беспрестанно холодила кожу. Сам забинтовать саднящую рану на спине не мог, а доверять перевязку неопытной, сельской девчонке не собирался.
Несколько раз, еще до строгой жизни храмового служителя, ему довелось наблюдать, как простые левийцы лечат раны. Однажды мужику в пьяной драке раскромсали бок. Деревня та казалось совсем крохотной, и знахаря в тех местах отродясь никто не видывал. Ардо притащил мужика домой, к самому порогу. Хотел оказать первую помощь, но прибежавшая жена с оханьем-аханьем отпихнула его в сторонку и принялась лечить раненого мужа, даже не потрудившись промыть его рану. Деловито в нее поплевала и прошипела особые слова на исцеление. Умчалась куда-то ненадолго, а, вернувшись, поверх сочащейся крови шмякнула свежевырезанное птичье сердце, чтобы придать ускорение поправке. Потом крепко перевязала. Мужик от подобной заботы, ясное дело, скоро скопытился.
Рисковать не хотелось. Бес его знает, что там Ринка от большой заботы в его рану засунет! Жабу какую-нибудь или червяков? Небось припасла заранее и уж тогда заговорила на эту тему. Оставалось идти. Спотыкаясь, падая и снова вставая.
Долго шли. Он совсем ослаб. Казалось порой, все закончится здесь, в лесу, но он огромным усилием воли гнал набегающие тени тяжелой безысходности. Шаг за шагом приближался к цели.
Внезапно идти стало легче. Ардо, очнувшись от тупого забытья, с удивлением обнаружил русую копну волос, торчащую у него из подмышки. Девчонка обхватила его руками и, как могла, помогала удерживать равновесие, тянула вперед. Что-то шептала ему в бок еле слышно и ее тихий шепот странным образом вливал в него силы, заставляя живее передвигать непослушнами ногами. К вечеру, когда уже начало смеркаться, они кое-как добрели до избушки.
Постучались. Ардо едва успел увидеть в дверном проеме красивое, женское лицо, как понял: он ошибся. Это не знахарка. Не может знахарка быть столь же прекрасной, как его Лия. Такие зеленые, лучистые глаза, волосы редкого, медного отлива есть лишь у одной девы… Но Лии здесь нет, не может быть, как бы ему не хотелось обратного! Значит, шли сюда напрасно. Отсюда им помощи жлать не придется. На этой мысли ноги его подкосились, и он мешком рухнул на землю.
Туман. Хаос. Пустота.
Голоса сквозь дымку бессознательности.
Его собственный и отцовский.
«Ты должен поехать с нами! Неужели до сих пор не ясно, каким лакомым куском для левийцев станет фрийский кронпринц? Да, пока они не в курсе, но ненадолго. Эта затея с левийской невестой исчерпала себя, пойми, наконец, сын! Твой долг перед матерью, перед Фрией — отправиться туда сейчас же!»
Отец. Когда ты успел позабыть, что обязательства перед отдельно взятым человеком не менее важны, чем перед целой страной? Что любовь не только толкает идти наперекор родне, но и, сжав зубы, противиться уготованной судьбе? Вспомни себя в юности, отец, и не требуй от меня того, что тебе самому оказалось не под силу!
Тихий голос матери: «В таком случае пройди это испытание достойно, сын. Если ты один, без нашей помощи, сумеешь добраться до Фрии, твой дед не посмеет сомневаться: я воспитала ему достойного преемника!»
Лучи света пронзили сомкнутые веки. Беспорядочно танцующие силуэты. «Ардо, где бы ты ни был, пусть твой бог исцелит тебя!» Лия… Ее голос доносился сквозь тьму… Обеспокоенное лицо тонким, утешающим покрывалом согревало душу, вдувало силы в грудь и призывало очнуться.
С огромным трудом он раскрыл глаза. В тот же миг раздался довольный писк рядом с ухом:
— Он ппроснулся! Ирга, ссмотри! Ттвои ччервячки помогли!
Разрази их гром! Все-таки червяки! Ардо поморщился, что не помешало ему наспех осмотреться. Тусклый свет, проходящий сквозь закопченные оконца, весьма символически освещал комнатушку. Печка, лавка, кособокий стол и немеренное количество растений, пучками развешанных по стене. То ли травы для зелий, то ли знахарка так от сквозняков спасается. Тем временем, в изголовье кровати проходил весьма оживленный разговор:
— Шшш… Что шумишь, окаянная? Время ему требуется, чтобы отлежаться. Без суеты да маеты. Тихо-спокойно.
— Дда, да, родненькая Ирга… Мможет, его… — с энтузиазмом стрекотала малая.
— Нет!
— А если ему…
— Нет!
— Нно ведь он…
— Угомонись, неразумная, кому сказано! А то щас отправлю тебя сваво волкодава кашей кормить. Зверь эту кашу жуть, как не любит! Вечно ему свежее мяско подавай!
— Ддавай кашу. Я оттнесу, ммне не ттрудно.
— Шш, елоза, не дерзи! Авось тогда поживешь с мое!
В поле зрения появилась седовласая женщина. За прошедшие годы морщины прилежно избороздили ее лицо, не оставив ни кусочка гладкой кожи. Тяжелые веки открывали водянистые глаза, которые сейчас строго зыркали на Ринку. Одета была чисто и очень просто — в пожелтевшую от времени рубаху да залатанный сарафан. С дряхлой шеи свисали деревянные амулеты, с пояса — пучки то ли волос, то ли шерсти. Или это зыбинский мох, дарующий мудрость и открывающий третий глаз? Ни дать, ни взять — типичная знахарка!
— Где та красавица? — прохрипел он.
— Ты про ту, что тебе дверь отворила, милок? — беззубо ощерившись, уточнила старуха.
— Да.
— Кхе, хе, хе… Я то была, я! В этой избушке отродясь иных красавиц, кроме меня, не водилось.
— Но я же видел…
— Вопервую каждый видит во мне ту, что милее всех его сердцу.
— Привиделось, значит?
— Агась. Привиделось, миленький.
Показалось, наверно, и то, что над ухом раздался тяжкий вздох Ринки. Трудное место, обманчивое. Полное внезапных видений. Поди различи, где морок, а где явь. Словно по болоту идешь — каждый шаг ступаешь с опаской. Не знаешь, что под ногами, пока нога не нащупает твердь или не погрузится слишком глубоко в жижу без дна.
Он с трудом уселся. Оказалось, что его тело до сих пор согревало лишь потрепанное, шерстяное одеяло. Одежда выстиранная и высушенная лежала в изножье кровати. Потянулся за штанами и начал одеваться, краем глаза отметив смущенно отвернувшуюся Ринку. Голова все еще гудела, раны саднили при каждом движении, но сил заметно прибавилось.
— Нам надо идти.
