По пути к нему меня встретил отвратительно бодрый Василий, который едва не пританцовывал от избытка энергии.
— Конишуа! — с улыбкой выдал он и тут же пояснил: — Это такое приветствие в империи Ямато. А ты чего такой смурной, точно шторм надвигается? Да ещё физиономия помятая. Не спал, что ли?
— Пару раз просыпался. И один раз даже горгулью видел… — проговорил я и не сумел сдержать протяжный зевок.
— Горгулью? — удивился крепыш, округлив простодушные глаза.
— Ага, сейчас расскажу…
И я поведал ему, как случайно за окном заметил горгулью, летевшую в сторону Велибурга. Говорил я специально громче обычного, чтобы и другие студенты услышали. А их возле нашего дуэта стоял целый один экземпляр. Он облокотился плечом на косяк двери, из–за который слышался плеск воды и невнятное бормотание студентов, оказавшихся расторопнее нас.
Между тем Васька выслушал мою историю и предположил:
— Не удивлюсь, ежели узнаю, что горгулья сбежала из зверинца. Они же в этой части империи не живут.
— Точно, — поддакнул я, нетерпеливо косясь на дверь общего душа.
Крепыш перехватил мой взгляд и проворчал:
— Чего они там так долго? Там же хватает места на четверых человек. Эх, поздно я проснулся. Это как в большой семье… кто раньше встал — того и тапки. Сейчас бы уже мылся, а не тут торчал.
Васька сокрушённо выдохнул и глянул на очередь, которая выстроилась за нами. В ней позёвывали три заспанных студента со всклоченными волосами. Ещё парочка должна была вскоре подойти, поскольку общий душ предназначался для двенадцати постояльцев. Именно столько людей проживало в нашем блоке. И все они являлись простолюдинами, так как студентов предпочитали селить по простому принципу: благородных отдельно, простолюдинов отдельно. Иначе бы аристократы по полчаса мыли свои жопы, а простые люди покорно бы ждали в коридоре. А так — благородные вынуждены были пользовать душами в своей части этажа, а простолюдины — в своей. Подобное разделение практически сводило на нет все конфликты. Но они всё же возникали. Вот, например, как сейчас…
Из душа выскочил паренёк с мокро поблескивающими волосами и настала моя очередь идти. Я обрадованно открыл дверь и хотел войти. Но не тут–то было.
Кто–то прямо на пороге грубо схватил меня сзади за плечо и прорычал нарочито хриплым и низким голосом:
— Куда прёшь! Сейчас моя очередь!
Я резко обернулся и увидел широкоплечего здоровяка в серой майке. На вид ему было лет двадцать, но по факту — явно меньше, иначе он бы не учился на первом курсе.
Парень усиленно хмурил лоб, выпячивал нижнюю челюсть и напрягал здоровенные мышцы, чтобы казаться ещё больше и страшнее. Хотя он и так выглядел совсем не мальчиком для битья. Толстые вены, опутывали накаченные руки, а на бычьей шее билась жилка. При этом маленькие колючие глазки парня смотрели с квадратной, рябой рожи, а тёмные волосы бобриком торчали вверх, словно иглы рассерженного дикобраза.
Толстые губы парня изогнулись, и он зло выплюнул:
— Чего уставился?! Пошёл прочь, задохлик! Иди в конец очереди! Там тебе самое место.
Я тяжело вздохнул и покосился на студентов. Они замерли возле стеночки в коридоре. И кто–то из них глядел на здоровяка без страха. А кто–то украдкой, явно побаиваясь этого урода, решившего показать, кто тут папа.
Васька же усиленно хмурил брови, словно что–то торопливо обмозговывал. Но в разгорающуюся ссору он встревать точно не собирался. Наоборот — крепыш непроизвольно подбросил говна на вентилятор.
Он тихонько прошептал черноволосому парню с ястребиным носом:
— Ставлю сто крон на худого.
— Идёт, — через секундную паузу ответил тот, пожал широкую ладонь Васьки и приподнято добавил: — Это будут мои самые лёгкие сто крон в жизни.
Рябой здоровяк услышал его слова и криво усмехнулся.
А я хмыкнул, опустил голову и подобострастно промычал:
— Конечно, моветон портить такое чудесное утро, однако…
И в следующую секунду я выбросил вперёд правый кулак, целясь в тяжёлый подбородок грубияна. Я вложил в этот джеб всё своё дурное настроение, вызванное недосыпом. И удар вышел на загляденье, хоть в учебник заноси! Костяшки пальцев попали точно в цель. Здоровяк успел лишь клацнуть зубами. А потом он закатил глаза и осел на кафель, точно куча дерма.
— Ого! — потрясенно выдохнул поспоривший с Василием парень.
— Вот это удар! — вторил ему какой–то студент, выпучив глаза, прячущиеся за круглыми стёклами очков.
— Как лопатой срубил, — заметил ещё кто–то.
— Где мои деньги? — это уже прорезался довольный голос Васьки.
А я с деланно равнодушной физиономией вошёл в душевую и наконец–то принялся приводить себя в порядок. Почистил зубы, постоял под струёй тёплой воды. А когда вышел из душевой кабинки, то увидел широкую спину здоровяка. Парень склонился над раковиной и мыл рожу. И он пару секунд не замечал меня. А потом урод всё же углядел мою посвежевшую мордаху, отразившуюся в немного запотевшем зеркале, висящим над раковиной.
И тогда здоровяк, не оборачиваясь, многообещающе прошипел:
— Ещё не вечер, гадёныш…
Я мило ему улыбнулся и покинул общую душевую.
Так, плюс ещё один враг. Жизнь потихоньку налаживается. Теперь бы ещё успеть на лекцию, но сперва завтрак.
Я быстро оделся, взял учебные принадлежности и спустился в столовую. А та напоминала здоровенный фуд–корд, разделенный на секции: тут ели перваки, там второй курс, а во–о–он там старшекурсники. И помимо этого, существовало ещё неформальное деление по происхождению и интересам.
Кормили же тут вполне сносно. Я взял на раздаче яичницу со шкварками, поджаренные тосты, розочку с клубничным вареньем и ароматный, бодрящий чай. Неплохо, как для завтрака. И мне не составило труда с аппетитом умять всё это добро.
Ну а после завтрака мы с Васькой прибыли в здоровенную аудиторию. Она могла похвастаться лавками и партами, которые располагались полукольцами и с каждым рядом всё выше поднимались к потолку, как кресла в цирке.
Само собой, благородные расположились внизу, поближе к лекторской тумбе. А простолюдины оккупировали галёрку. К ним–то мы и присоединились. Уселись на одну из лавок, потеснив соседей.
Тут Васька окинул внимательным взглядом галдящих студентов и прошептал:
— Полтыщи человек точно будет, а ведь поток поделили на две части. Всего, получается, около тысячи первокурсников. И из них анималистов, наверное, человек сто, а то и больше. Серьезно, лопни моя селезёнка.
— Угу, — отвлечённо угукнул я, ища взглядом Адриану Меццо.
Она обнаружилась в третьем ряду. Вся такая утончённая, недоступная и с перехваченными лентой волнистыми волосами. Спина прямая, а руки сложены на парте. Настоящая аристократка.
