ничего не ответила.
— Хорошая книжка? — не отставал Аверьянов.
— Хорошая, — сказала она и вернулась к чтению.
— А кто написал?
Она показала обложку. Какой-то Михаил Сельдин, книжка называлась «Квадратный круг».
— Вам нравится? — спросил Аверьянов.
— Чего вы хотите?
— Ничего, — пожал он плечами. — Спросить уже нельзя?
— Я не хочу с вами разговаривать.
— А если это я ее написал?
Женщина широко улыбнулась. И ушла в другой конец салона. На ее место сел благообразный старик в нелепой белой фуражке капитана прогулочной яхты. Смотреть на него не было никакой радости.
Аверьянов уставился в окно. Через пару остановок позвонила Маша.
— Ты приедешь в субботу? Сможешь мне привезти кое-что? У меня заканчивается магний, маловато взяла, а тут его негде купить. И еще кое-что. Запиши, пожалуйста.
— Мне нечем сейчас записать, — ответил он.
— А где ты?
— Еду в автобусе.
— Куда?
— Да тут, насчет работы.
— Это по направлению от биржи?
— Ну да, по направлению от биржи.
Аверьянов заметил, что старик внимательно на него смотрит, будто подслушивая чужой разговор. Стало неприятно. Захотелось взять его за дряблую щеку и отвернуть лицом к окну.
— Хорошо, — сказала Маша. — Но вообще у тебя все в порядке?
— Все замечательно. А у тебя?
— С утра был дождь. Но уже закончился. Папа говорит, появились первые грибы. Может быть, потом сходим в лес.
— Будьте осторожны, — сказал Аверьянов.
— Не волнуйся. Позвони, когда приедешь домой. Я продиктую, что мне нужно. Люблю тебя!
— И я тебя люблю! — ответил он.
Старик продолжал пялиться. Аверьянов сунул телефон в карман и ушел в другой конец салона. Там сидела женщина с книгой. Она сразу посмотрела на Аверьянова.
— Да не нужны вы мне, успокойтесь, — сказал он и повернулся к ней спиной.
Через пару остановок автобус затормозил посреди шоссе. Встали и машины в потоке. Кто-то сразу же начал истерично сигналить. Салон потихоньку наполнялся выхлопными газами. Из динамиков донеслось шуршание, а следом голос водителя:
— Там утка с утятами дорогу переходят. Сейчас пропустим и поедем.
Все пассажиры чуть-чуть улыбнулись. И вскоре автобус тронулся.
— Следующая остановка — «Кладбище», — объявил водитель.
Аверьянов вышел.
7
Погода быстро испортилась. Небо потемнело, и подул прохладный ветер. На одной из аллей он встретил землекопа, в синей спецовке. Тот нес на плече несколько лопат, которые слегка позвякивали, ударяясь друг о друга. Увидев Аверьянова, землекоп замедлил шаг, показал пальцем вверх и сказал:
— Уже скоро!
Он был пожилой и пьяный.
Первые тяжелые капли упали на землю, когда Аверьянов пришел на могилу и положил полевой букетик, купленный на входе, под скульптуру ангела. И тут хлынуло как из ведра. Спрятаться было негде. Аверьянов быстро вымок до нитки. Но послушно стоял, вытянув руки по швам, глядя на надгробие без фотографии, с датами жизни, уложившимися в один день. Вода текла с волос за шиворот. Капало с носа.
Когда хоронили, шел снег. Маша беспокоилась: где же солнце?
— Я слышала, и читала, и знаю, что когда на похоронах выглядывает солнце, это хорошая примета.
Аверьянов промолчал. Солнце так и не появилось. Впрочем, Машу это вскоре перестало волновать. Вернувшись домой, она напилась таблеток и на сутки уснула. Что делал он? Кажется, бродил как тень по квартире. Лежал рядом с женой. Сидел на кухне. И хотел выпить. Но первая же рюмка могла унести его во тьму. И Маша осталась бы без присмотра. Он, конечно, не мог этого допустить.
Дождь прекратился. И вот оно, выглянуло солнце. Жара вернулась. От земли поднимался зыбкий пар. Аверьянов поплелся обратно. Он не знал, чем сегодня займется. Может быть, позвонит Аделаиде Ивановне, попробует помириться и, если получится, выпросит себе другую вакансию. А если не получится, поедет к Маше уже завтра. И рядом с ней подумает, как жить дальше. А вдруг в этот раз удастся придумать?
На одной из аллей кто-то окликнул его. За могильной оградкой стоял грустный и мокрый мужчина лет сорока пяти.
— Земляк, — сказал он. — Можешь помочь?
— Могу, — отозвался Аверьянов.
«Если только не надо никого выкапывать», — промелькнуло в голове.
Мужчина суетливо открыл калитку и посторонился:
— Проходи, пожалуйста.
На надгробии маленькой могилки Аверьянов увидел круглое эмалированное фото девочки лет десяти. А судя по дате, умерла она в двенадцать. Два года назад. Мужчина заметил, куда он смотрит, но объясняться не стал. Он наклонился и достал из-под лавочки пакет с надписью «Магнит», пошуршал им и вынул бутылку «Деревеньки».
— Один не могу, — сказал он, жалковато улыбаясь. — Всегда прошу кого-то со мной.
— По чуть-чуть, — тихо ответил Аверьянов.
Он подумал, что будет ненавидеть себя до конца жизни, если скажется непьющим и сбежит.
— Капельку, — сказал мужчина и налил по половине пластикового стаканчика.
Внутренне сжавшись, Аверьянов забросил водку в рот, проглотил и заткнул ноздри тыльной стороной ладони. Мужчина выпил, будто воду.
— Эмин, — сказал он и протянул руку.
— Костя, — ответил Аверьянов.
— Сильно спешишь? Постоим немного. Я отвезу потом, если надо. Куда захочешь.
— За руль сядешь? — спросил Аверьянов.
— Да нет же, такси вызову, конечно.
Помолчав, Эмин вздохнул:
— Ну вот.
И быстро разлил по новой. Аверьянов не стал возражать. На этот раз проскочило гораздо легче.
— Дочь? — осмелел Аверьянов.
Эмин покосился на могилу, странно пожал плечом и что-то пробормотал. Торопливо зашелестел пакетом и вытащил два мандарина.
— У меня сын, — сказал Аверьянов.
Он поплыл стремительно. Уронил мандарин в мокрую траву, подобрал, долго пытался зацепить кожуру ногтем большого пальца. Эмин уже жевал.
— Приезжаю вот, как приснится, — продолжал Аверьянов. — Давно не снился, полгода, может. И тут опять начал. Жена еще уехала… Ай!
Он махнул рукой и от этого покачнулся.
— Жена насовсем? — спросил Эмин.
— В смысле? У кого?
— Твоя жена. Совсем уехала?
— Да нет, к родителям на дачу.
— Ну хорошо, что не насовсем.
Эмин сунул ему стаканчик.
— Последний, — сказал Аверьянов.
— Будь здоров!
— И ты!
Солнце сияло, небо дарило неповторимую лазурь, в ветвях деревьев беззаботно щебетали птахи. Аверьянов дышал будто бы сразу всем телом. Это было волшебно. И он не мог понять, как такое возможно.
Допив бутылку, они неторопливо двинулись по аллее к выходу. Эмин шел ровно, словно не пил, и придерживал расквашенного Аверьянова под руку.
— Ты не держи зла, — сказал Эмин.
— Дети — счастье, — перебил Аверьянов. — Нет детей, и счастья нет. Из меня всю душу выколотили.
За воротами, рядом с цветочными торговками, Эмин положил ему руку на плечо и повторил:
— Старик, не держи зла. Я нормальный человек, не извращенец и не садист, клянусь тебе. Но не могу один пить. В городе подойдешь к человеку, он шарахается как от чумного. А здесь
