течения событий в нашем царстве бытия.
Взглянув на человеческие поступки с этой точки зрения, нельзя не признать распространенности следующего явления: два случая поведения одного и того же индивидуума могут быть однородными по своим внутренним и внешним условиям (особенно если вычесть те изменения в индивидууме и мире, которые очевидно не имеют значения для данного события), но глубоко разнородными по реакции индивидуума. Особенно характерно, как это уже было изложено выше, что старое влечение может сохраняться, однако я не даю ему хода, и новый поступок мой не есть равнодействующая старого и нового хотения. И даже в том случае, когда на основании пережитого я раскаиваюсь в прошлых поступках осуждаю их, не удовлетворяюсь ими и т. п., из этих чувств следует (да и то не всегда) разве лишь то, что я не совершу прежнего поступка, но что именно я совершу теперь вместо прежнего акта, вовсе не предопределено в случае творческой активности предыдущими обстоятельствами и в своем индивидуальном своеобразии не выводимо ни из каких законов.
В таком учении о формальной отрицательной и положительной свободе сохранены следующие элементы понятия liberum, arbitrium indifferentiae, (безразличной свободы решения): 1) независимость деятеля, как от внешних, так и от внутренних условий; 2) наличность мощи, достаточной для иного хотения и поступка, чем тот, который был совершен. Не признаем мы только «безразличия» (indifferentiae) хотений, решений и т. д.: решение принимается не «так себе», не «на удачу», а всегда соответственно усматриваемым ценностям, основаниям и т.п., однако все эти ценности и основания суть только поводы для творческого акта деятеля, а не источники его; сам же источник действия имеет силу, достаточную для хотения и осуществления иного действия, сообразного с иными ценностями и иными основаниями. Безразличие же решения с характером бессмысленности вообще вряд ли допускается каким либо индетерминистом.
Индетерминизм и в частности наш арбитраризм не отрывает поступка от личности, как это утверждает Липпс. Деятель есть причина поступка в самом точном смысле этого слова, так как он осуществляет поступок собственной своей силой. Поступок «не постигает нас», как говорит Виндельбанд, критикуя индетерминизм, он рождается из нашей живой не омертвевшей силы и потому мы в полной мере ответственны за него.
Глава VIII. Положительная материальная свобода
Формальная свобода обеспечивает деятелю возможность поведения, осуществляющего как положительные, так и отрицательные с объективной точки зрения ценности. Не стесненная ничем возможность движения по обоим путям есть характерная черта этой свободы. Поэтому до сих пор не особенно много приходилось говорить о ценностной стороне поведения. Теперь же, при переходе к вопросу о положительной материальной свободе, характер исследования круто меняется. Установить, какие содержания способен внести в мир свободный деятель так, что они насквозь не только по способу деяния, но и по своему существу запечатлены характером свободы, можно не иначе, как наметив два пути поведения — путь добра вверх и путь зла вниз.
Быть на пути добра это значит любить Бога и все твари Его и в единении с Богом учувствовать в Его творческой деятельности; а творчество Божие, по определению Соловьева, состоит в том, что Он «осуществляет благо через истину в красоте.»[82] Только в единении с Богом, как Абсолютным совершенством и, следовательно, Абсолютным Добром, свободно выполняя свое назначение, тварные деятели могут находиться в любовном единодушии друг с другом и осуществить ту целостность мирового бытия, которая была названа выше конкретным единосущием. И, наоборот, где есть безусловное согласие двух деятелей друг с другом во всем, там наверное есть следование их воле Божией, согласно данному о. П. Флоренским глубокомысленному толкованию слов Иисуса Христа: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет им от Отца моего небесного» (Мф.18:29). Чудесная сила, получаемая ими от Отца Небесного, объясняется тем, что совершенное единодушие их есть их «совхождение в таинственную духовную атмосферу около Христа, приобщение Его благодатной силе, оно претворяет их в новую духовную сущность, делает из двух частицу Тела Христова».
В такой любви нет никакого предпочтения своей самости другим я: такое существо любит Бога больше себя и другие существа наравне с собой, поэтому в нем нет обособления от Бога и мира.
Свободный деятель, перед которым встает вопрос, приобщиться ли к осуществлению совершенной истины, добра и красоты путем добровольного подчинения Богу, подвергается величайшему и самому утонченному из всех соблазнов: мечта об еще более высокой, но мнимой ценности — быть самому Богом и творить истину, добро, красоту, как Бог, сполна самостоятельно, от себя, а не на пути следования заветам Бога. Погоня за этой мнимой ценностью есть отпадение от Бога и царства тех, кто остался верным Ему, но этого мало — отсюда неизбежен еще более актуальный разлад также со всеми существами, отпавшими от Бога, потому что каждый из них идет своим особым путем, несогласованным с путями других деятелей.
Проникнутое любовью к Богу хотение единения с Ним или проникнутое любовью к себе стремление присвоить себе Божественность есть абсолютно свободное первичное проявление деятеля, не вынуждаемое никаким эмпирическим характером уже потому, что первозданная сущность не обладает таким характером. Такие проявления, как попытки присвоения себе не надлежащей ценности, если они, несмотря на разочарования, настойчиво повторяются, создают эмпирический характер себялюбия.
Вступая друг к другу в отношения противодействия и взаимного стеснения бытия, себялюбивые существа создают царство низшего бытия, характеризующееся не столько единством, сколько разделением и обособлением деятелей друг от друга. В пространстве эти отношения выражаются в процессах взаимного отталкивания, создающих материальную телесность деятелей, которая является необходимым спутником душевных эгоистических проявлений. Такое царство бытия я называю царством вражды или душевно материальным царством.[83] О том, как эта обособленность деятелей отражается на их свободе, речь будет позже, а теперь посмотрим, каков характер свободы существ, своими деяниями обнаруживших любовь к Богу и единение с Ним. Они образуют высшее царство бытия, царство Божие или царство Духа. Обладая полнотой бытия, стоя лицом к лицу с совершенной истиной, добром, красотой и соучаствуя в творении этих абсолютных ценностей, члены Царства Божия никогда не отпадут от него. Из этого не следует, будто они лишились формальной свободы: они могут отпасть, но никогда не захотят отпадения. Кто думает, что здесь утрачена свобода, тот смешивает два глубоко различные понятия — мощь к совершению чего либо и хотение совершить что-либо, как это давно уже указал Лейбниц, опровергая Абеляра. В самом деле, Абеляр говорит, что Бог может делать только то, что
