вопрос с отменой унии, хотя и имел важное значение, но все же не был особенно актуален для казаков, так как фактически уния на их территории была ликвидирована еще в 1648 году и даже, если бы сейм в этой части отказался ратифицировать мирный договор, серьезных последствий это бы не имело.
Проблема заключалась в другом, а именно: как быть с теми, кто не вошел в казацкий реестр и, следовательно, казаком больше не считался. Согласно условий договора, все крестьяне, кто не был включен в реестр, считались посполитыми людьми и должны были явиться к панам, которые получали право возвращаться в свои имения и владеть своими холопами.
То, что именно это обстоятельство станет камнем преткновения для реализации Зборовского мира, Серко было понятно сразу после его подписания 8 августа, как это было ясно самому Хмельницкому и большинству полковников. Однако казацкая чернь и даже часть полковой старшины восприняли этот мирный договор, как победу над ляхами и завоевание долгожданной свободы. Эйфория охватила казаков, ликовали крестьянские массы, и мало кто тогда способен был задуматься над всеми последствиями королевской Декларации, которую казацкая старшина выдавала за мирный договор короля с казаками… Даже печальные новости из Белоруссии о разгроме Великим литовским гетманом Янушем Радзивиллом пятнадцатитысячного казацкого корпуса под Лоевом и гибели наказного гетмана Михаила Кречовского не особенно омрачили торжественное настроение, царившее в казацком стане.
— Чему ж вы, дурнi, радуетесь, — кусал ус Иван, — тому, что не пройдет и нескольких месяцев, как оденете на себя снова панское ярмо? Тому, что все выгоды от этого договора получили только те, кто будет зачислен в реестр? Тому, что гетман использовал вас, гречкосеев, чтобы добиться возвращения казацких вольностей и привилегий, а теперь обманул вас и обрек на новые мучения, может, еще горшие, чем прежде?
Но никто не слышал этих его слов, кроме Верныдуба, который согласно кивнул головой. Он не хуже побратима понимал, что из двухсоттысячного войска, которым располагал Хмельницкий, в реестр будет включена едва ли пятая часть, а остальным придется идти в услужение к панам.
— А захотят ли они себе такой участи? — думал он. — И кто сможет их заставить сменить завоеванную собственной кровью свободу и вольную жизнь на новое рабство?
Как бы то ни было, но мир короля с ханом был заключен, военные действия прекращены и в дальнейших услугах волонтеров запорожский гетман не нуждался. Да и сами они стремились поскорее возвратиться домой к родным и близким, которых давно уже не видели. Никто их охотников, служивших под началом Серко, в накладе не остался, у каждого за пазухой имелся объемистый кожаный кошелек с золотыми монетами, а на поводу не одна заводная лошадь, груженная тюками материи, драгоценной утварью, роскошной одеждой. Грех жаловаться, трофеи им за эту кампанию достались немалые. Да и желания оказаться в казацком реестре у волонтеров не было, большая часть из них, как помнит читатель, состояла из мелкопоместной шляхты и зажиточных мещан.
Едва была снята осада со Збаража, Серко выстроил полк и объявил своим волонтерам, что в виду окончания военных действий все охотники могут возвращаться по домам.
— Благодарю всех за службу, — прочувственно сказал он, — воевали вы отважно и умело, как и надлежит настоящим воинам. Как ваш командир, я горжусь вами! Но настало время нам расставаться и разъезжаться по домам. Волонтеры теперь не нужны и в реестр никого из нас не зачислят. Но, если кто хочет попытать счастья, то может записаться в какой — нибудь регулярный полк, хоть к тому же Нечаю. Может и повезет.
От строя отделился Петр Одинец, который давно уже был произведен в сотники, и, обратясь к Ивану, с чувством произнес:
— Спасибо тебе, батько! Не думаю, что этот мир продержится слишком долго. Если мы тебе понадобимся, ты только скажи, явимся все, как один, по первому твоему зову!
И, обернувшись к строю, он сорвал с головы шапку, подбросил ее вверх и крикнул:
— Слава полковнику!
Две тысячи шапок взлетело в воздух, две тысячи голосов грянули:
— Слава полковнику!
Когда охотники разъехались по домам, засобирались в дорогу и Серко с Верныдубом. Остап хотел повидаться с родными, к которым он после возвращения из Франции заглянул всего на несколько дней, а Иван намерен был вернуться в Мурафу помочь матери в ведении хуторского хозяйства. Там, занятый домашними делами, он и находился до весны, мало интересуясь политической жизнью казацкого края.
* * *
Между тем, эйфория от Зборовского мира постепенно стала проходить, чему способствовали и некоторые непредвиденные обстоятельства. Прежде всего, уже к осени стали сказываться последствия того, что многие землепашцы пошли еще весной в казацкое войско, и, рассчитывая на добычу, не стали засевать свои наделы. Кто все же успел засеять свою ниву, не смог убрать урожай, так как военные действия прекратились только к концу августа. Из — за этого по всей малороссийской территории уже к началу зимы стал свирепствовать небывалый голод. Повсеместно стала утрачиваться вера в долговечность мира, так как большинство населения стало понимать, что теперь, когда панам разрешено вернуться в свои владения, они начнут жестоко мстить за участие в восстании. Положение простого народа на Украйне продолжало осложняться с каждым днем. Когда свирепствовал голод, та добыча, которая была захвачена в сражениях с поляками, оказалась никому не нужной. Повторилась ситуация прошлого года: московские и турецкие купцы скупали эти трофеи за бесценок, так что вырученных денег даже не хватало на покупку хлеба. Особенно тяжело становилось бедным, у кого не было никаких сбережений или запасов, они были обречены на голодную смерть.
Многие надеялись, что после составления казацкого реестра, положение улучшится, так как будет выплачиваться жалованье и начнется снабжение продовольствием. Но, хотя Хмельницкий и превысил реестр на несколько тысяч человек, основная масса крестьян, принимавших участие в Освободительной войне, в него не вошла. Люди, не попавшие в казацкий реестр, иначе говоря «поспольство», должны были возвратиться под власть панов, несмотря на то, что они на равных с остальными участвовали в борьбе за общую свободу. Точное количество, оказавшихся вне реестровых списков не известно, но, по всей видимости, не менее 80 -100 тысяч человек. Всем им гетманским универсалом было предписано явиться в места постоянного проживания и повиноваться своим панам под страхом смертной казни. Одновременно и король своим универсалом, обращенным ко всем жителям Украины, предупредил, что в случае возникновения бунтов, они будут беспощадно подавляться коронным войском вместе с запорожским.
Народные массы, наконец, стали понимать, что гетман не выполнил своих обещаний, а от мирного договора
