Минули уже не месяцы, а годы, и Раиса больше не давала о себе знать — до тех пор, пока времена на дворе не переменились настолько, что никто, включая генералов, уже не был уверен в завтрашнем дне, а о нынешнем не приходилось и говорить: многие бедствовали, и когда Дмитрий Алексеевич однажды снова услышал в трубке голос Раисы, он не удивился, а решил, что ей понадобилась помощь.
— Не то, что ты думаешь, — возразила она.
— Трудности с Аликом? — принялся строить догадки Дмитрий Алексеевич, не сосчитав прошедших лет, и ахнул, узнав, что мальчик уже учится в институте.
Раиса поначалу отделалась столь кратким ответом, что ему пришлось переспрашивать: она звонила не для того, чтобы рассказывать о себе, а явно — выведывать, прежде всего — с кем живёт её муж; ей понравилось, что он сказал: ни с кем.
— Не знаю, радоваться за тебя или сочувствовать, — пренебрежительно и, разумеется, без тени участия в голосе бросила она.
— Радуйся на всякий случай — что ещё остаётся?
— Тебе не мешает статус женатого мужчины?
— Способствует, — сухо ответил он и не удержался от встречного вопроса.
— Как видишь, я тебя не тревожила. Хотя наше положение и противоестественно.
— Э, да не собралась ли ты замуж? И решила наконец затеять процесс?
— Напротив.
— Такое трудно вообразить.
— Это не телефонный разговор.
— Так серьёзно? Ну что ж, — вздохнул он. — Давай встретимся, посидим где-нибудь за бокалом вина.
— О, ты всё ещё богатенький Буратино?
— Как сказать… Зарплату, по крайней мере, не получал уже полгода. Зато мне пока немного перепадает из других источников. Пока.
— Кстати, спасибо за все те деньги, — торопливо вставила она, имея в виду суммы, которые Свешников аккуратно переводил на её счёт. — Без них я пропала бы. Хотя и ты не обязан, и я не заслужила…
Такая скромность прежде была ей несвойственна.
— Как мы договоримся? — нетерпеливо, не желая затягивать разговор, спросил он.
— Не хотелось бы на людях. У тебя — это удобно?
— Если это вас, мадам, не скомпрометирует… — церемонно начал Свешников и, не выдержав, рассмеялся: — Забавно слышать такой вопрос от законной жены. Так когда?
— Собственно, я тут близко.
— Я собирался уходить, — неуверенно пробормотал он, впрочем — неправду.
Ей пришлось заверить, что речь пойдёт о важном. Ему, заподозрившему неладное, что-нибудь вроде нового сближения, и даже почувствовавшему из-за этого дурноту, хотелось отказать, перенести свидание хотя бы на завтра, но Раиса уже повесила трубку.
Дмитрий Алексеевич попытался сосчитать, сколько лет прошло после разрыва, но так был растерян, что никак не мог примирить между собой даты: самая нужная вылетела из головы, а прочие смешались, и он помнил точно лишь то, что искомой осенью Алик впервые пошёл в школу — Алик, который, подумать только, стал студентом. При случайной встрече Свешников, наверняка не узнал бы пасынка, Раису же… Трудно было представить её постаревшей, но он, кажется, и вообще подзабыл её внешность, вспоминая сейчас только частности, никак не желающие соединяться вместе, в особенности — тонкогубый рот, столь широкий в улыбке, что из верхних зубов открывались не обычные восемь или десять, а полновесная дюжина — это он когда-то сосчитал по фотографии, сначала посмеявшись над открытием, а потом и усомнившись в нём, но уже не имея возможности уточнить, потому что жена, верившая в приметы, забрала все свои снимки.
«Двенадцать», — определил Дмитрий Алексеевич, отворив ей дверь.
Раиса чмокнула его в щёку, а чуть помедлив — и в губы.
— У тебя такое лицо, — заметила она, — что можно подумать, будто я ошиблась дверью.
— Поразительно: ты не вела себя так даже в медовый месяц. Давай пристрою куда-нибудь твою сумку — можно в угол?
— Далеко не убирай: там наш ужин. У тебя же, наверно, шаром покати.
— Вроде этого. Например, если ты спешишь, я просто поджарю по антрекоту, а если нет, то готов придумать и что-нибудь повыразительнее… Но вот в чём ты права: особого дамского угощения — сластей или фруктов — предложить не смогу, а из питья найдётся одна водка, зато не с рынка, а настоящая.
— Не спешу, но — жарь мясо, — распорядилась Раиса, вынимая из сумки как раз недостающее: какие-то свёртки и бутылку «Напареули».
— За вино не ручаюсь, — предупредила она. — Это именно с рынка.
— Что за праздник у нас сегодня? Какая-то дата? — озабоченно спросил Свешников, тщетно перебирая в уме возможные семейные события: день знакомства и день свадьбы, дни рождения.
— Можно мне раз в десять лет кирнуть со своим законным мужем? И хорошо бы начать поскорее, не то я замёрзла, как кукла. Видишь, как я одета? По календарю, а не по погоде.
С утра лил дождь, и так похолодало, что всякий мог с лёгкостью вообразить собственную завтрашнюю простуду.
— Тогда за столом выпьем водки, а пока я сделаю глинтвейн. Согреешься.
— Всё ещё — твой знаменитый глинтвейн… Есть о чём вспомнить.
— И о чём забыть.
— Забудем — в другой раз. Кстати, знаешь, я сегодня написала стихотворение.
«Час от часу не легче», — ужаснулся он про себя, вслух же сказав, что не то нынче время (имея в виду не только сезон и ненастье), чтобы воспевать прелести природы или прелести вообще.
— Не дерзи. Хотя не спорю: и вправду не тот случай. Знаешь, напрасно люди берут отпуск летом. Из Москвы надо убегать вот в такую погоду, в чёрную слякоть.
— Боюсь, теперь не ездят и летом: у кого водятся такие деньги?
— Ты-то, вижу, не голодаешь.
— Приспособился, — безразлично ответил Дмитрий Алексеевич, на самом деле уже собиравшийся продавать машину. — Да и потребности невелики.
— Ну не хочешь, не говори, — вдруг обиделась она. — Вовсе не собираюсь выведывать коммерческие тайны. Просто интересно, что после такого перерыва стало с человеком. Другие сейчас просто погибают.
— А ты сама — держишься?
Раиса сделала неопределённый жест, и он спохватился:
— Прости, мы начали не с того. Других учу, а сам оплошал. Прежде чем заводить серьёзные речи, надо бы поступить по обычаю отсталых народов: накормить гостью, отогреть у очага и только тогда расспрашивать: кто она, что она и какое у неё дело к хозяину дома.
Дело оказалось общим, и это выяснилось до того, как они сели за стол.
— Кругом бардак, мир переменился, а ты — ты на старом месте и по-прежнему засекречен на все пуговицы? — как бы между прочим полюбопытствовала Раиса.
— Представь, наша бессмертная конструкция приказала долго жить, — удивляясь собственным словам, какие ещё не привык произносить, сообщил Свешников. — Как только институт сдал свой основной проект, где-то наверху решили этим козырнуть: сначала поместили в «Правде» заметку, в которой, не называя фамилий, только намекнули на тематику. Это озадачило, но в меру. А потом шефа вдруг отправили на одну конференцию, на другую (слыханное ли дело — во Францию, в Штаты!). Он делал доклады и давал по несколько интервью в день — короче, разболтал все мыслимые секреты. Но это я так говорю — разболтал, а в действительности, конечно же, дело сделалось даже не просто с ведома Кремля и Лубянки, а именно по их указанию. Короче, миру неожиданно стало известно всё. Господи, да год назад за один намёк, за одно слово о нашей теме упекли бы на Колыму! А сегодня все мы, наоборот, стали вольными людьми. Наверно, можно и в отпуск съездить за границу. Странно это.
