— Ай, Ма-а-ари-ик! Да-а-а… ещё… о, да-а-а!..
Развязав поясок халата, спустил чашки бюстгальтера, сжимая две большие груди. Играл с сосками, раскатывал меж пальцев, сжимал их до сладкой боли, и все больше возбуждался. Представлял, что это Ульяна, её соски я держу в ладони.
Кончать было трудно. Напряжение не отпускало, как и возбуждение. Я не видел ничего, перед глазами стояла она. Моя девочка. Ульяна. Моя и только!
Рыкнул и кончил. Мощно, долго. Однако не отпустило. Впустил из рук задницу Жанны, позволяя ей рухнуть без сил. По её бедрам стекала смазка. Сука!
Развернул её лицом к себе, отбросил использованный презерватив, раскатал новый.
— Готова пойти еще на заход? О-о, да-а-а, ты течешь, как сучка!
— А-ах!..
Думаю, после этого она сама сбежит от меня сверкая пятками. Забудет мое имя и дорогу в мой дом. Такого траха в моей жизни никогда раньше не было. Когда выставил её вон из дома, было три часа ночи. Мне было похрен, куда она пойдет в такой час и в таком виде, но сама виновата. Не стоило лезть на рожон. Обслужила мой член не бесплатно, хорошо заплатил. Должно хватить на новые шмотки или на новый телефон.
Оказавшись под струями горячей воды, включил холодную воду, чтобы дать остудить свой пыль и снять остатки возбуждения. Трах с Жанной не избавил меня от него, а наоборот, я теперь еще больше возбудился.
Выключил воду, обмотав вокруг бедер полотенце, завалился в кровать и тут же заснул крепким сном.
Утро я встретил с головной болью и болью в мышцах. Нехило ночью занимался спортом, даже в спортзале не выкладываюсь так. Кажется, у меня начинается простуда. Но никто не отменял гребаную работу. Сегодня Егора не будет, его делами займусь я. И одному богу известно, сколько так будет продолжаться. Другу нужно взяться за ум и развестись, наконец, с этой сучкой! Загонит она моего друга, ох, как загонит!
Ульяна сидит на месте и что-то печатает на компьютере. Её щеки красные, как и нос, будто она тоже болеет. Мрачнею. Почему она не побережет себя? Должно быть, простудилась, когда вчера собирала воду в квартире.
Дима говорил насчет прорвавшейся трубы. По его мнению, кто-то её специально порезал. Но кто? Кому нужно это делать и для чего?
— Доброе утро, Марк Филиппович.
Голос бодрый, не похоже, что она болеет. Может, я придумываю?
— Доброе.
Не могу находиться рядом с ней больше пяти минут. Иначе, боюсь, все увидят, как член их начальника стоит и торчит. Приходится ретироваться к себе кабинет. Вскоре с головой ухожу в работу. Цифры, цифры, цифры, нескончаемые цифры. Отчеты, планы, тендеры. Отлипаю от бумаг только в обеденный перерыв. Раз меня не трогала Ульяна, значит, никаких встреч сегодня нет, но все же решаю проверить свой график. В кабинет, держа в руках блокнот, плавно вошла та, о которой я только что думал. Сегодня на ней платье, то самое, которое я купил ей, когда она была у меня в заложницах. Охренеть!
Ульяна мнётся на месте, кусает губы и старательно избегает со мной зрительного контакта. Я стал замечать, что она надевает исключительно скромную одежду, без вызывающего декольте или открытой спины. А еще с длинными рукавами. Даже когда в офисе тепло.
— Сегодня у вас только одна встреча. Ужин с японцами в шесть вечера. Название ресторана я уже скинула вам в почту.
— Хорошо, можешь идти обедать.
Ульяна уходит, я выключаю компьютер, разминаю затекшие мышцы и потом выхожу из кабинета. И очень удивляюсь, замечая Ульяну, хотя она уже должна уйти на обед. Она стоит на носочках и тянется к верхней полке, чтобы поставить папку на место. Размашистыми шагами направляюсь к ней, останавливаюсь аккурат за её спиной. Ульяна меня не замечает, а я, пользуясь случаем, втягиваю её аромат. Дышу ей. А потом тянусь рукой вперед, накрываю её руку на миг, чтобы забрать папку. Ставлю на место. Ульяна замешкалась на секунду, и этого времени мне хватает, чтобы вцепиться взглядом в рисунок на её руке. Как раз в том месте, где должна находиться вена, и шрам.
Не позволяю Ульяне опомниться, перехватываю её руку, разворачивая к себе. Она испуганно вжимает голову в плечи, отступает на шаг назад, упираясь спиной в шкаф, и смотрит на меня, как на врага народа. Боится.
— Что вы делаете?
Закатываю рукав ее платья, открывая вид на руку и рисунок, который она нанесла. Эта дура набила на руку татуировку, чтобы скрыть шрам!
— Отпустите!
— Что это? — игнорирую её вопрос. — Ты охренела? — не понимаю, что это на меня нашло. Почему так реагирую на простой рисунок.
Но, черт, это не просто рисунок, это татуировка. Рисунок можно убрать, а вот татуировку — нет!
— Ты хоть понимаешь, что натворила?
— Отпустите!
— Ты понимаешь, что татуировка навсегда останется на твоем теле? Её не сотрешь, как шрам или рисунок! — кричу, нет, ору. Кажется, рядом с нами столпился народ. — Что вы все стоите? Все марш в столовую! — кричу, будто на детей в детском саду.
Сжимаю её руку и просто тащу за собой в свой кабинет. Отталкиваю её от себя. Девчонка явно не ожидала от меня такого взрыва, потому что едва успевает сохранить равновесие. Поворачивается ко мне, в глазах стоят слезы. Но меня не разжалобить этим. В миг настигаю её, припечатываю к стене, уперев руки по обе стороны от её головы.
— Ты понимаешь, что означает “навсегда”? Понимаешь?
— Понимаю, — слабо отвечает она. Смотрит то на глаза, то на губы. Её губы так и манят меня к ним прикоснуться. Ртом.
— Твое тело создано, чтобы поставить в нем свой печать, клеймить тебя кровавыми засосами, а не шрамами или такими татуировками.
Говорю это и сам охреневаю от сказанного. Глаза девчонки расширяются до невозможности, рот она открывает и закрывает. Я больше не медлю, рывком накидываюсь на её губы. Остервенело целую, жестко сминаю её губы своим. Сжимаю одной рукой её скулы, заставляя приоткрыть губы и ныряю в рот языком. Подаюсь вперед, будто имитирую секс, давая ей почувствовать степень своего возбуждения. Показать, как я её хочу.
Чёрт, башню сносит, когда она отвечает, хватается за мою рубашку, целует не менее жарко, кусает язык, льнет грудью ко мне, а в следующую секунду её будто подменяют. Отпрыгивает от меня, разорвав этот замечательный поцелуй. Смотрит испуганно, дышит часто. Не понимаю, что случилось. Не заморачиваюсь, опускаю руки на её зад, сминаю ягодицы и тяну девушку к себе.
— Моя. Никому не отдам, будешь греть мою постель.
Вожу носом у её шеи и, как астматик, выдыхаю её запах. На землю меня вернула пощечина. Девчонка с яростью ударила меня так, что от неожиданности моя голова дернулась на бок. Блядь, а рука у неё тяжелая, как и взгляд. Она не плачет, её глаза мечут молнии.
— Никогда, слышишь, никогда больше не прикасайся ко мне. Если подобное еще раз повторится, подам на тебя за домогательство. Мерзавец. Я не твоя собственность, и никогда не буду принадлежать тебе. Найди себе другую игрушку, чтобы она грела тебе постель, ублюдок.
