После ужина ректор Уве почти каждый вечер проводил за игрой в регицид, обучая самых смышленых детей. Ему нравилось их учить (у него даже имелось несколько учебников по игре, которые он всегда был готов дать почитать), кроме того, ему нравилось играть с живым партнером, каким бы неопытным он ни был. Это гораздо интереснее, чем состязаться с запрограммированным учебным столом.
Набор для игры у ректора был очень старый и изрядно потрепанный. Шкатулка, обтянутая, как он говорил, шагреневой кожей, была отделана поблекшей слоновой костью и выстлана синим бархатом. Нескладывающаяся доска из орехового дерева с инкрустациями, слегка покоробленная, и фигурки, вырезанные из кости и красного дерева.
Кас быстро учился играть, даже быстрее, чем самые способные из старших мальчиков. У него был талант. Уве учил его всему, что знал сам, хотя и понимал, что потребуется много времени, чтобы показать ему множество вариантов дебютов и эндшпилей.
В тот вечер они тоже играли, и ректор Уве легко выиграл первую партию, как вдруг Кас сослался на одного из мальчиков и сказал, что днем тот слышал лай собак.
— Собаки? Где это было?
— На западных склонах, — ответил Кас и, обдумывая следующий ход, оперся подбородком на руку, как это делал сам ректор.
— Может, это было карканье ворон? — усомнился ректор.
— Нет, собачий лай. А тебе известно, что все собаки в мире произошли от стаи волков, прирученных на берегу реки Янгси?
— Я этого не знал.
— Это было пятьдесят пять тысяч лет назад.
— Откуда ты это знаешь?
— Я спросил о собаках и волках у обучающего стола.
— Ты в самом деле их боишься, да?
Кас кивнул.
— Это разумно. Они хищники и способны растерзать человека.
— А птиц — пожирателей мяса ты боишься?
Кас покачал головой:
— Нет, хотя они уродливы и тоже могут причинить вред.
— А как насчет кабанов и диких свиней?
— Они тоже опасны, — кивнул мальчик.
— Но их ты не боишься?
— Я бы поостерегся, если бы их увидел.
— А змей ты боишься?
— Нет.
— А медведей?
— Что такое медведь?
Ректор Уве улыбнулся:
— Твой черед ходить.
— Кроме того, все они животные, — добавил мальчик, сделав ход.
— Кто?
— Те существа, о которых ты спрашивал, — змеи, свиньи. Медведи тоже животные? Я думаю, все это звери и некоторые из них опасны. Я не люблю пауков. Или скорпионов. Или больших красных скорпионов. Но я не боюсь их.
— Не боишься?
— У Йэны в банке живет красный скорпион. Он держит его в ящике для обуви. Когда он нам его показывал, я не испугался.
— Я поговорю с Йэной.
— Но я не испугался. Не так, как Симиал и остальные. А волков я боюсь, потому что это не звери.
— Вот как? А кто же они?
Мальчик нахмурился, словно подбирая слова для объяснения.
— Они… Ну, они вроде духов. Они демоны, про которых говорится в писании.
— Ты хочешь сказать, что это сверхъестественные существа?
— Да. Они приходят убивать и пожирать, потому что такова их природа, их единственное предназначение. И они могут оставаться в обличье волков, похожими на собак, но могут принимать облик человека.
— Каспер, откуда ты все это узнал?
— Об этом все знают. Это общеизвестно.
— Здесь какая-то ошибка. Волки — это просто собаки. Они из семейства псовых.
Мальчик яростно замотал головой.
— Я видел их, — прошептал он. — Я видел, как они ходят на двух ногах.
Его накормили питательным бульоном и парой сухих лепешек, а потом оставили в одиночестве в продуваемой сквозняками комнатке поблизости от лаборатории. Стены комнаты закрывали панели из кости, в центре располагался небольшой очаг, а в углу стояла койка. Кроме этого, здесь имелась еще и лампа — маленькая биолюминесцентная трубка в металлическом каркасе, какие миллионами штамповались для Имперской Армии. Свет лампы позволял видеть комнату обоими глазами. Хавсер уже начал привыкать к различному типу зрения.
Еду принесли на полированном металлическом подносе. Настоящим зеркалом его, конечно, нельзя было назвать, но отражение в поцарапанной поверхности все же просматривалось. Хавсер уставился на свой новый глаз.
Он отлично видел ночью и при слабом освещении. После пробуждения вышнеземец большую часть времени провел в почти полной темноте и даже не заметил этого. Вот почему он решил, что его настоящий глаз ослеп. И поэтому весь мир казался залитым зеленоватым сиянием, а источники света превращались в ослепительно-белые пятна. Волки Фенриса большую часть жизни проводили в темноте. Им не требовалось искусственное освещение.
Новый глаз всем был хорош, но плохо видел вдаль. На расстоянии больше тридцати метров все выглядело нечетким, как будто он смотрел сквозь широкоугольные оптические линзы, имевшиеся в хорошем пиктере, которым он пользовался при съемке памятников архитектуры. Зато периферийное зрение и чувствительность к движениям были просто ошеломляющими.
Как раз то, что можно было ожидать от глаза хищника.
Он поднял поднос к лицу и закрыл один глаз, потом второй, потом снова и снова.
Когда он в пятый раз открыл волчий глаз, то в отражении заметил у себя за спиной какую-то тень.
— Тебе лучше войти, — не оборачиваясь, сказал он.
Астартес вошел в комнату.
Вышнеземец отложил поднос и повернулся, чтобы взглянуть на пришедшего. Астартес был огромным, как и все его сородичи, а на плече висела сизо-серая шкура. И мех, и доспехи были влажными, словно он только что побывал за пределами Этта. Астартес снял кожаную маску и открыл обветренное и татуированное лицо.
— Медведь! — воскликнул вышнеземец.
Астартес фыркнул.
— Ты Медведь, — повторил вышнеземец.
— Нет.
— Да. Я знаю не так много Астартес, не так много Космических Волков…
Он заметил, как при этих словах губы Астартес недовольно скривились.
— Но мне знакомо твое лицо. Я помню его. Ты Медведь.
— Нет, — сказал воин. — Но мое лицо может быть тебе знакомо. Сейчас я известен как Богудар из Тра. Но девятнадцать зим назад меня звали Фитом.
Вышнеземец удивленно моргнул:
— Фит? Ты Фит? Аскоманн?
— Да, — кивнул Астартес.
— Тебя звали Фитом?
— Мое имя и сейчас осталось при мне. А в Стае меня зовут Богудар или Божий Удар, потому что у меня отличный размах, как у рассерженного бога, а однажды я погрузил лезвие секиры в лоб предводителя…
