— Пусто, — печально сказал он. — Наверное, все отправились тушить пожар.
— А если и тетя Фила тоже? — спросила Елена, оттаскивая лошадь от кустов, на которые та сразу набросилась:
— Да не может быть, Эл! Она слишком пожилая, чтобы ей позволили помогать в таком деле. Она непременно дома.
— Хорошо, если так.
— Пойдем и проверим, — и дети направились к мосту, на каждом шагу останавливаясь, чтобы оторвать изголодавшуюся Мист, твердо намеренную наесться вдоволь.
Наконец кое-как животное затащили на мост, и копыта ко застучали по истертым камням. Вдруг на середине моста она обернулась и краем глаза успела заметить неожиданно метнувшуюся в окне второго этажа пеструю занавеску.
— Там, кто-то есть , Джоах! — девочка указала на занавешенное окно.
— Странно. Они не могли меня не слышать. Я стучал подряд во все окна.
— Может, это кто-то из мельниковских детей? Сидят одни, вот и перепугались.
— Да что ты! Сесель и Гаранта я прекрасно знаю, как и они меня. Что-то не нравится мне все это, — и на лицо Джоаха при этих словах легла тень.
Тут издали навстречу им показалась повозка, явно направляющаяся к мосту. Джоах дернул Мист, и все трое быстро скрылись в лесочке на северной стороне дороги. Лошадь рвалась, и Елена с трудом ее удерживала.
— Но, может, это кто-то из знакомых, — робко предположила Елена. — Может, они нам помогут?
— А может, и те, кто пришел к нам этой ночью.
Девушка прижалась к лошади и стала ждать повозку. Вот та приблизилась, и Елена увидела там одетых в красное и черное мужчин — солдат гарнизона. Она сразу же вспомнила, что приходивший ночью человек тоже был оттуда.
Ни она, ни Джоах не окликнули проезжавшую мимо повозку.
Наоборот, брат сделал ей знак отойти как можно дальше, и Елена удачно завела Мист на бывшую оленью стоянку, где лошадь было совсем не видно. Зато повозка оттуда просматривалась как на ладони. Вот повозка остановилась, и выпрыгнувшие солдаты расположились караулом у моста. Двое из них сразу же последовали к мельнице.
И только брат с сестрой намеревались уйти, как увидели, что дверь мельницы отворилась, и навстречу солдатам вышли и мельник, и его жена. Что они говорили, слышно, конечно, не было, но они явно указывали руками в сторону города.
— Не понимаю, — пробормотала Елена.
— Залезай быстро, — приказал Джоах и, подсадив ее на лошадь, сел сам. — Надо добраться до тетки, пока никто нас не увидел.
— Но почему? У отца и мамы в городе столько друзей!
Джоах махнул в сторону мельницы:
— Да, особенно таких, как мельник и его жена.
Испуганная Елена стала погонять Мист все быстрее по оленьей тропе.
— Так что же нам теперь делать?
— Пробираться лесом. Дом тети Филы находится как раз на самом северном краю города, у леса. Конечно же, мы сделаем круг, но зато будем невидимы. По крайней мере, меньше шансов, что нас заметят.
Девушка молчала. Как ни протестовало ее сердце против суровых слов брата, разумом она понимала, что он прав. Теперь верить можно только своим. У тети Филы ясная голова и доброе сердце, она с ее тремя взрослыми сыновьями непременно защитит их и поможет во всем разобраться.
Девушка еще раз дала Мист шенкелей. Чем раньше они доберутся до пекарни тети Филы, тем скорее окажутся в безопасности. Елена смотрела на серые струйки дыма, поднимавшегося от сгоревшего сада и тянувшегося к отдаленным горам. Что же произошло с ее долиной, с ее народом?
Она вспомнила, как поверила в жизнь на опушке у мельницы. Она обманулась.
Жизнь в долине изменилась .
Долина превратилась в чужое и враждебное место.
Эррил оставил недоеденную овсянку и кивнул на дверь:
— Давай-ка выбираться на дорогу.
Нилен, потрясенная словами горца и Эррила, сидела на стуле и не могла отвести глаз от возбужденной толпы, выпытывавшей у кочевника подробности виденного им дьявола. Слова Эррила о что он знает не больше, чем они, и что все это лишь древние легенды, не успокоили публику и не удовлетворили ее любопытства. Народ наседал на Эррила до тех пор, пока жонглер угрожающе не вынул один из своих ножей и не замахнулся им на самого горячего.
Постепенно разговор опять перешел на то, что теперь делать с пораженными дьяволом детьми; однако и эта дискуссия оказалась уже не очень бурной, поскольку большинство ушло из харчевни, приставив пальцы ко лбам, чтобы защитить свои собственные дома от страшной заразы. Только один посетитель все сидел и не сводил с Эррила маленьких хитрых глаз и, потягивая подогретый эль, казалось, не собирался покидать свое место. Этот взгляд заставил Эррила насторожиться. Жонглер встал.
— Нам пора, — обратился он к горцу, но нюмфая не двигалась. Бродяга коснулся ее локтя, но женщина ускользнула.
— Разве ты не чувствуешь? — прошипел он. — В воздухе висит угроза, город, словно пороховая бочка, и у каждого в руке горящий факел. Надо уходить.
— А что со скалтумом? — спросила она. — Может, лучше остаться в городе, пока его не убьют?
— Убить его невозможно.
— Почему?
— Он защищен силой черной магии.
— Что это еще за магия? — пророкотал голос сзади. Эррил мгновенно обернулся и на шаг отступил от медленно надвигавшегося на него горца. Глаза Нилен посветлели от страха.
— Простите, но это частный разговор, — осторожно произнес Эррил, уже приготовившись к драке.
— Я спустился сюда специально для того, чтобы поймать и убить эту гадину, — прохрипел гигант, раздувая от гнева крупные ноздри. — И если вы человек честный, то скажете мне все, что нужно для этого.
Щеки Эррила вспыхнули. Еще никто никогда не подвергал сомнению его честь. И он вдруг почувствовал то, что не чувствовал уже много лет — стыд.
— Может быть, он прав, — осторожно произнесла Нилен из-за его спины. — Этот человек заслужил правды.
Эррил стиснул кулак:
— Ах, лучше бы вам оставить эту идею, человек с гор.
Великан неожиданно распрямился во весь рост и оказался выше горожан не на две, а на четыре головы. Сзади раздался звук разбитого стакана, уроненного испуганной официанткой. Сам довольно высокий, Эррил обнаружил, что достает горцу едва ли до живота.
— Меня зовут Крал э'Дарвун из Секты, — пробасил кочевник. — Эта тварь задела жизнь моей трибы, и я не вернусь без ее головы.
Эррил понял, что переубедить его невозможно и что горец говорит правду. Среди опасных горных пропастей и снежных хребтов выжить можно было только с правдой. И Эррил прижал кулак к груди, давая понять, что тоже говорит чистую правду. Горец тут же повторил этот жест:
