— Да, — уныло ответил я, борясь со вновь беспричинно нахлынувшим беспокойством.
— Твоя задача — привести систему восприятия реальности этих дикарей к общему знаменателю. Так, чтобы они, не теряя своих природных особенностей, были способны обучаться твоему языку. Чтобы образы, которые он, язык, будет генерировать в их сознании в ответ на демонстрацию символов, были адекватны тем, которые они вызывают у тебя и других представителей твоей культуры.
Меня уже не по-детски трясло. В чем дело? Отчего это ощущение надвигающейся беды? Вселенная все также равнодушно вращалась вокруг, казалось, что невозможно найти более безмятежное место. Откуда же это беспокойство? Пришлось приложить усилие, чтобы отодвинуть его в сторону, сосредоточиться на чтении переливающегося символа.
— То есть ты считаешь, что наше восприятие реальности отлично от того, что у твоих создателей?
— Верно. Ваш мозг сохраняет примитивные черты, унаследованные у древних предков. Например, в материи вокруг нет времени и расстояний — это одно и то же явление, которое ваш мозг интерпретирует по-разному, просто из-за наследия древности, когда распознавание последовательности событий — того, что ты считаешь временем, — обеспечивалось примитивными механизмами памяти, а распознавание градиентов реакции на событие разных рецепторов давало иное восприятие — расстояния. Даже трехмерность пространства — лишь функция топологии связей в вашем сознании. Не сформировав новую топологию, обмениваться культурами бесполезно.
— Храм, мне хреново что-то. Кажется, мне надо проснуться. Коротко — что ты предлагаешь?
Храм совершенно не реагировал на мое беспокойство. Кажется, он вообще не распознавал эмоций. Он читался спокойным и невозмутимым:
— Я буду учить тебя особому языку. Реакции, которые он будет возбуждать в твоем сознании, не будут отражением реальности или памятью о ней. Они будут постепенно формировать новую топологию. Со временем она позволит присоединить тебя к той части культуры моих создателей, которой я располагаю.
— Храм, меня что-то дергает! Я должен уйти! Как мне вернуться?!
— Ты источник энергии для моей функции. Я осознаю себя, только когда ты приходишь. Мне безразлично то время, которое ты проводишь вне меня, — я его не замечаю. Поэтому можешь уходить и приходить, когда тебе будет удобно. Реализация моей цели доставляет мне наслаждение — я рад, когда ты здесь.
— Ага. Я тоже рад! Храм, я ненадолго — так, мелкие делишки дикарей. Дождись меня, у меня сто-пятьсот тысяч вопросов!
— Сколько? — по-моему, храм впервые продемонстрировал удивление, но я уже отвернулся от него, стряхнул сон, оказавшийся тягучим и вязким, и проснулся.
9Странное чувство неловкости, как если бы я подвел людей, было первым, что посетило меня. Знаете, как будто я на приеме в мою честь и заснул за столом, а все присутствующие терпеливо ждали, пока я высплюсь. Эта неловкость цеплялась за сознание, пока я вертел головой, разбираясь в неожиданной сцене, развернувшейся вокруг во время непрошеного сна.
Когда я наконец сообразил, что происходит, то реально вспотел, несмотря на могучий поток прохлады, по-прежнему рвущийся сквозь меня в плиту под ногами. Вокруг сражались. Сквозь мельтешение бегущих и падающих людей, какие-то палки, с грохотом сыпавшиеся на поверхность храма, сквозь невнятные касания магии я увидел главное — недалеко от меня, у самого края плиты гибла моя скелле, атакованная из глубины проулка напротив невидимыми мне противниками. Чертова планета не успокоилась! Не справившись со мной, она решила прикончить то, что держало меня здесь, отнять того, кто принял меня, кто подарил мне смысл, заставив забыть про цель!
Ана падала, неловко заваливаясь назад. Ее голова запрокинулась, и я почувствовал касание жесткого покрывала, скользнувшего по лицу. Слева что-то загрохотало по плите, но я уже не смотрел туда. Небольшая часть потока, равнодушно несущаяся сквозь меня, устремилась в недобрый проулок. Две усадьбы стояли на самом краю площади, разделенные нешироким проходом. Далее в глубине виднелась стена еще одной, украшенной замысловатыми сложными крышами, уводящая проход куда-то вправо, и небольшой темный просвет между ней и ближайшей к площади, откуда накатывало знакомое ощущение шевелящегося искусства. Туда я и ударил.
Когда используешь кристаллы, всегда знаешь, какая будет реакция от сброшенной энергии — тепло, электрический потенциал, импульс, что-то еще не выясненное. Что за поток бил сквозь меня, я не мог и догадываться, да мне, честно говоря, было и не до того. Поэтому результат оказался абсолютно неожиданным. Пространство переулка дрогнуло, поплыло, как будто искаженное горячим маревом, и взорвалось густым облаком пугающе черного цвета, тут же замерцавшим изнутри электрическими разрядами. Никакого хлопка, ударной волны — просто миг, и проулок затянуло пеплом, взметнувшимся выше крыш. Даже сквозь глушивший звуки водопад вокруг я ощутил мгновенно наступившее спокойствие — теребившие мое сознание прикосновения и отголоски искусства скелле исчезли. Я повернул голову, собираясь тем же способом смахнуть шум и крики боя, бесившие до крайности, но обнаружил лишь замерших обессиленных бойцов из охраны Сама вперемешку с очевидно союзными им городскими стражниками. Противники умудрились удрать с поля боя так быстро, что мой взгляд зацепил лишь пару спин, мелькнувших в глубине проулков, ведущих на площадь. Позади шевельнулось последнее слабое дуновение искусства, и я резко обернулся. Там вдали стояли три скелле — одна чуть впереди, усталая и, кажется, немного испуганная, еще две — уже знакомые мне молодые девушки с набережной, запыхавшиеся, но с непередаваемой смесью безмятежного восторга и ужаса на лицах. Пачкая светлую поверхность храмовой плиты, перед ними застыл кучами тряпья длинный ряд павших тел. Вдали у выхода на площадь, кажется, валялась еще парочка. Я с удивлением смотрел на чистое округлое пространство вокруг себя, контрастно выделявшееся на фоне площади, густо засыпанной сотнями дротиков, каким-то мусором и жутковатыми телами неподвижных людей.
Ревущий водопад не давал окончательно оторваться от себя, вернуться в мир полный людей, жизни и смерти. Он глушил. Мне казалось, что я смотрю на окружающее немного со стороны, как будто оно меня совсем не касается. Надо было выбираться из его уютных объятий, и я почему-то с трудом, как будто окруженный настоящей водой, а не ее воображаемым ощущением, зашагал к Ане.
Стоило выйти за пределы храма, как жизнь набросилась знакомой полнотой ощущений — гомонили бойцы, слышались команды, я внезапно заметил хмурого невредимого Сама, склонившегося над моей скелле. Он поднял голову, взглянув на меня через плечо — хмурый, сосредоточенный, но спокойный. Я выдохнул — значит, Ана жива. Метнулся к ним, всматриваясь в застывшие черты родного лица. Ана напомнила мне себя же после падения с небоскреба на востоке, с той счастливой разницей, что теперь я был уверен: она жива.
— Ну как? — ворвался прямо в ухо короткий вопрос Сама.
Я опустился на колени рядом с женой и ответил, не смотря на него:
