— Ну да. Он красивый, но это не значит, что ты должен покупать его для меня.
— Я хотел, — отвечаю я, наслаждаясь тем, как ее палец двигается взад-вперед по бриллианту.
— Это слишком дорого, — возражает она.
— Детка, — я предупредительно качаю головой.
— Я серьезно!
— Это было не так уж и дорого.
— Да, это очень дорого! А ты ведешь себя так, будто это мелочь, — она снова возражает.
— Черт возьми, женщины должны любить получать бриллианты, они не должны пилить мужика за это.
— Я не собираюсь тебя пилить. Я просто говорю, что это очень дорого. Ну прости, если я не такая, как другие твои женщины, — бормочет она сконфужено, глядя на украшение, а не на мое лицо.
— Перестань.
— Что? — упрямо спрашивает она, и в ее глазах вспыхивает вызов, когда она наконец смотрит на меня.
— Я никогда не покупал бриллианты другим женщинам. Даже моей бывшей, с которой жил.
Ее лицо начинает смягчаться, но при упоминании о моей бывшей, она бросает на меня гневный взгляд. Господи, я действительно думал, что достаточно умен, чтобы знать, ты никогда не упоминаешь свою бывшую при женщине, в которую засовываешь свой член. Очевидно, все же не достаточно.
— Ты был в таких серьезных отношениях?
— София, мне почти тридцать. Неужели так трудно поверить, что я был в отношениях?
— Я просто… Я никогда не задумывалась об этом.
— Это было давно. И даже близко не так, как сейчас у нас с тобой.
Она снова опускает глаза на украшение и ее лицо расцветает в улыбке.
— Я тебе нравлюсь, — говорит она застенчиво, и я беру ее за подбородок, чтобы она посмотрела на меня.
— Нравишься, — подтверждаю я, ее глаза сверкают, а сочные губы изгибаются в улыбке.
— Ты мне тоже нравишься, — говорит она так тихо, что мне приходится напрячься, чтобы расслышать ее.
Мы идем дальше и я высматриваю тихое местечко, где она сможет сделать звонок.
— Как вы расстались? Что случилось? — вдруг спрашивает она и я запрокидываю голову. Женское любопытство!
— Однажды я пришел домой пораньше и увидел, как она отсасывает другому.
— Что за сука, — фыркает она, явно возмущенная, заставляя меня усмехнуться.
— Ничего страшного. Не то чтобы я был в нее влюблен, — отвечаю я, беря Софию за руку и идя по тротуару. — Она мне нравилась, но я не пролил по ней ни слезинки.
— Не могу представить, что ты плачешь из-за какой-то женщины, — говорит она, все еще держа пальцы на бриллианте.
— Я плакал из-за тети с дядей. А по маме… по маме я плакал целыми ведрами.
— Твоя мама умерла? — она останавливается, поворачиваясь ко мне. Я держу ее за руку, а другая ее рука все еще касается бриллианта.
— Я был еще подростком. Рак, — печаль, которую я вижу на ее лице, не притворна. Ей не все равно. Осознание, что она так заботится обо мне, проникает глубоко в меня и затрагивает что-то во мне, совершенно новое. Моя рука сжимает ее ладонь, когда меня переполняют эмоции, которые я боюсь озвучить.
— Мне так жаль, малыш, — мягко отвечает она, убирая руку с бриллианта, который я ей подарил, и нежно касается моего лица.
Я запоминаю выражение ее лица. Не хочу забыть его, и то, как она назвала меня малышом и сладкий тон в ее голосе.
Я не знаю, как я собираюсь устранить тот бардак, что устроил, но я не отпущу Софию. Ее отцу придется убить меня, и это не фигура речи. И если я умру, то зная, что держал в своих руках самое лучшее в этом мире и что на мгновение Софи принадлежала мне и только мне.
— Я в порядке, детка. Мама так сильно страдала, что это было хорошо, что она ушла. Ты доходишь до такого отчаяния, когда видишь, что твоим близким так больно, и ничто из того, что ты делаешь, не помогает, поэтому ты готов отпустить их, так как знаешь, твоя боль утраты лучше, чем смотреть, как они страдают.
София встает на носочки, чтобы поцеловать меня в губы. Она не углубляет поцелуй, еле касаясь, сладко и нежно. Когда она отстраняется, целует меня в грудь, прямо через футболку.
Мы снова идем, и я тащу ее на лавочку в конце дорожки. Я ненавижу это делать, но достаю и включаю свой телефон, чтобы она могла связаться с отцом. В любом случае, теперь уже это не так важно. Я думаю, он скоро будет у нас на хвосте, благодаря тому, что я расплатился карточкой в ювелирном. Я опасаюсь этого, но я никогда не был тем, кто убегает от проблем.
СОФИЯ
— Он такой упрямый, — бормочу я, плюхаясь на диван, когда мы возвращаемся в хижину. — Папа так зол. Совсем не хочет меня слушать.
— Ты должна была предвидеть, что так и будет. Твой отец не может быть счастлив, когда такая бродячая собака, как я, берет и уносит тебя кричащую…, - пожимает Марк плечами, не потрудившись закончить свою мысль.
— У меня есть парочка любопытных соседей, — досадую я, потирая живот.
Марк притягивает меня и усаживает к себе на колени.
— Как ты себя чувствуешь? Тебе больно, детка? — спрашивает он, утыкаясь носом мне в шею.
— Живот немного крутит, — я вздыхаю. — Я единственная женщина в истории, которая имея ограниченное время со своим… ну, кем бы ты ни был… и у нее начинаются месячные, — хнычу я.
— С твоим мужчиной, — рычит Марк. — Я твой мужчина, Софи.
Мое сердце замирает. Я хочу спросить его, что он ко мне чувствует. Для него это только секс? Но я еще не набралась храбрости. Обычно я прямолинейна, но сейчас я боюсь ответа Марка, потому что думаю, что это может уничтожить меня.
— Ты упускаешь главное, Марк. У нас ограниченное количество времени вместе, а я все порчу.
— Ты не знаешь, сколько времени у нас есть вместе. Я не оставлю тебя.
Его слова радуют меня и в то же время огорчают. Я знаю, что он может видеть правду в моих глазах — мой отец сделает это невозможным.
Я надеюсь, что смогу уговорить его, но на это потребуется время, и я боюсь, что Марку надоест ждать меня и он уйдет. Когда я смотрю ему в глаза, меня внезапно охватывает новая решимость.
