Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
Я нахожу это. Свежий набор кислородных трубок остался в корзине с полотенцами на стойке. Я рву упаковку и ввожу трубки ей в нос. Теперь нужна капельница.
— Все будет хорошо. Все будет хорошо. Скажите, что вы приняли.
Похоже, я уже это знаю.
— Скажите, это было лекарство от депрессии?
Она кивает. Теперь нужно выяснить какое.
Сухость во рту, расширенные зрачки, неожиданная разговорчивость, покраснение кожи… похоже, я уже знаю.
Кресло привинчено к полу. Я не могу перекатить его во вторую смотровую. Женщина раскачивается, как дерево на ветру. Она вряд ли дойдет до палаты, если я ее поведу. Я выглядываю в коридор. Сестра выкатывает в зал каталку с пациентом на вентиляции легких. Она зовет другую сестру и указывает на меня.
На столе в зале я замечаю набор для интубации. Я бросаюсь к столу, хватаю его, возвращаюсь в палату. Женщина все еще говорит.
— Том сказал, что никогда не простит меня. Он сказал, что я его убила. Что я убила нас. Он забрал детей. Он забрал наших чудесных детей. Он сказал, что я больше никогда их не увижу. Я звонила родителям. Они уже разговаривали с Томом. Они бросили трубку. Собственные родители не захотели разговаривать со мной. Все навалилось на меня. И я это заслужила… Заслужила… Заслужила…
Неожиданно она останавливается и смотрит на меня глазами с расширенными зрачками, пытаясь сфокусироваться.
— Я заслужила смерть, и я умру, — говорит она.
И тут я понимаю, что это не крик о помощи.
Это прощание.
Она смотрит на меня, глаза ее расширяются. Я понимаю, что у нее галлюцинации. Страх искажает ее лицо. Она явно видит что-то неприятное.
Я хватаю ее руку, перетягиваю ее синим жгутом и ставлю капельницу. Она вырывается, пытается сопротивляться.
Слова так сливаются, что я с трудом ее понимаю.
— Скажите ему, что мне жаль. Мне так жаль. Если бы я могла изменить какой-то момент своей жизни, то только тот. Скажите ему, что я его люблю и мне очень жаль.
А потом это происходит.
Голова ее запрокидывается, словно она смотрит в небо, спина выгибается, мышцы сокращаются, начинается большой эпилептический припадок. Все тело ее содрогается, на губах выступает пена. Приступ.
Кулаком я бью по кнопке реанимации на стене.
До меня доходит, что я даже не знаю ее имени.
Над головой раздается сигнал реанимации.
Они прибегают. Мои товарищи. Они бегут на помощь. Неважно, что они устали, измотаны и обессилены в такой тяжелый день. Когда звучит сигнал реанимации, они бегут на помощь.
Черт, я так люблю их всех!
— Передоз, трициклические антидепрессанты, количество неизвестно, время приема неизвестно! — кричу я.
Они начинают работать.
Женщина на кровати корчится, мозг ее перемкнуло. Он сгорает у нас на глазах. Сестры блокируют ее дергающиеся руки и ставят капельницы. Техники орудуют специальными ножницами. Они разрезают шарф, свитер, брюки, ботинки, работая, словно хирурги.
Рот женщины заполняется рвотой и пеной. Я срываю со стены отсос, включаю его и начинаю действовать. Мне нужно очистить ее дыхательные пути. Трудно ввести отсос — слишком уж крепко сжаты ее зубы.
— Поставила! — кричит сестра, которая занималась капельницей.
— Два миллиграмма ативана и ампулу бикарбоната, — откликаюсь я.
Препараты вводят еще до установки капельницы. Кто-то прикатывает каталку. Мы перегружаем полураздетую женщину на каталку, накрываем ее простыней и катим в специальную смотровую. Судороги не прекращаются. Пациенты и их родственники смотрят на нее, медсестры кричат, чтобы им освободили дорогу. Хаос происходящего захватывает всех.
Мы вкатываем каталку во вторую смотровую. Бой начинается.
Она хочет умереть.
Я хочу, чтобы она не умерла.
Мы работаем, работаем, работаем.
Она по-прежнему хочет умереть.
Но мы по-прежнему стараемся ее спасти.
Пациенты продолжают поступать. Они скапливаются в зале ожидания, выходят в коридоры. Парковка забита. Я вижу это через окно смотровой. Они ждут, когда я закончу и смогу уделить время им.
Но сейчас меня заботит только одна пациентка.
После двух часов неравной битвы мы одерживаем победу.
Она жива.
Немного — но достаточно.
* * *
Мое дежурство заканчивается. Я совершенно обессилен — подавлен, измотан, разбит, раздавлен, уничтожен.
Пациенты продолжают поступать.
Но мое дежурство закончилось. Я вхожу во вторую смотровую, чтобы проверить состояние женщины и заполнить документы. Она лежит в медикаментозной коме, ожидая, когда в отделении реанимации освободится место.
Комната пуста — только она и я. Свет приглушен. Раздается низкий гул аппарата искусственной вентиляции легких. На мониторе над ее головой фиксируется сердечный ритм. Сердце слишком часто пропускает удары. По капельницам поступает физиологический раствор и успокоительное. Лекарства проникают прямо в кровь.
Я смотрю на нее и качаю головой. Ее зовут Кортни. Кортни.
Что-то лежит на полу у постели. Я нагибаюсь.
Во время реанимации сумочку женщины положили в маленькую корзинку под каталкой. Роман, который она читала, раскрылся, и фотография-закладка выпала на пол. Я подбираю ее. Во время реанимации на снимок наступили. Он грязный, края помялись и обтрепались. На фотографии явственно виден след ботинка.
Я смотрю на снимок. Это она с мужем и тремя детьми. Они счастливы и улыбаются. Все отлично загорели. У этой фотографии есть атмосфера — такая атмосфера всегда окутывает счастливые семьи, когда они вместе.
Аппарат вентиляции легких издает звук. Я поднимаю глаза. Звук смолкает. Все в порядке. Я осторожно кладу фотографию в сумочку, тщательно стерев с нее грязь и расправив по возможности.
Я смотрю на женщину. Из ее рта торчит трубка, светлые волосы слиплись от пота во время судорог. Лицо смертельно бледное. «Что с ней будет?» — думаю я.
Я беру стул, подкатываю его к компьютеру — и замираю. В дверях стоит мужчина с фотографии. Он смотрит на жену.
Лицо его кажется безумно старым. Плечи поникли, глаза покраснели, руки дрожат.
Мы оба не двигаемся.
Он смотрит на свою жену.
— Она будет жить? — шепотом спрашивает он.
— Да, — тихо отвечаю я.
Я не двигаюсь, боясь того, что следующие двадцать секунд сделают с ними. Я замечаю, что обручального кольца на его руке нет.
Приборы гудят. Жидкость капает. Монитор моргает. Все в этой комнате ожидает его решения. Он не двигается. Не подходит к ней. Я замечаю, что его лицо каменеет — сначала слегка, но потом сильнее. Оно стареет и холодеет у меня на глазах. Взгляд каменеет.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 36
