К именам двух императоров из династии Романов делают приставку «великий».
Это Петр I и Екатерина II.
Петр I основал Санкт-Петербург и назвал его в честь своего небесного покровителя. В честь Екатерины II назван Екатеринбург.
И так получилось, что в царствование Екатерины II в Ропше под Санкт-Петербургом был убит император Петр III и оказалась обрублена петровская линия династии Романовых, а в Шлиссельбурге, где убили Иоанна Антоновича, иоанновская…
Теперь пришло время для расправы над династией Павловичей, исходящей непосредственно от Екатерины II, и произойти это должно было под Екатеринбургом…
1
Считается, что первые полтора месяца тобольского заключения были лучшими для Царской Семьи в ее заключении. Слово «лучшие» залетело в этот текст из 20-х годов, когда, зная о екатеринбургской трагедии, с нею и сравнивали тобольские месяцы.
Но если день за днем проследить скорбный путь, перехватывает дыхание от тех неисчислимых страданий, которые пришлось перенести государю и всей семье и в самом Тобольске, и на пути к нему.
Скорбен был этот путь.
Николая II отправили в ссылку не потому, что он совершил какое-то государственное преступление, а потому, что был помазанником Божиим и это в глазах Временного правительства или масонской ложи, в которой состояли члены его, и было самым тягчайшим преступлением. И не только сам император оказывался виновным тут, но и его жена, но и его дети. Все они должны были отвечать неведомо перед кем.
И угнетали не только тяготы дороги, не только строгий и унизительный присмотр, угнетала неизвестность.
Легко вообразить, что чувствовал государь, когда, забывая, что это не они едут, а из везут, дети невзначай обращались к нему с вопросами, касающимися дальнейшей дороги… Что он мог ответить, если сам не знал, что будет с ними дальше?
Трудно тут не затосковать, не захандрить, но у Николая II рядом была семья, на него смотрели дети, которых ему надо было вести за собою по еще неведомому, но такому немыслимо трудному пути, и он не позволял себе расслабиться.
Даже в дневнике ощущается эта удивительная собранность.
«Плавание по реке Type… – записывает он. – У Аликс, Алексея и у меня по одной каюте без удобств, все дочери вместе в пятиместной, свита рядом в коридоре; дальше к носу хорошая столовая и маленькая каюта с пианино. II класс под нами, а все стрелки 1-го полка, бывшие с нами в поезде, сзади внизу. Целый день ходили наверху, наслаждаясь воздухом. Погода была серая, но тихая и тёплая. Впереди идёт пароход министерства путей сообщения, а сзади другой пароход со стрелками 2-го и 4-го стрелковых полков и с остальным багажом. Останавливались два раза для нагрузки дровами. К ночи стало холодно»…
Но были на этом скорбном пути и утешения от Господа…
5 августа, перед обедом, навстречу «Руси» – так назывался пароход, на котором ехала Царская Семья, – выплыло село Покровское.
– Здесь жил наш дорогой Григорий Ефимович, – проговорила, комкая в руках носовой платок, Александра Федоровна. – Мир праху его, Божьего человека. Царство ему небесное!
Государь внимательно разглядывал выбежавшие на берег Туры избы.
Говорят, что император перед самым объявлением войны посылал Григорию Распутину в Тюмень телеграмму, спрашивая его совета.
Почти сразу же пришел ответ: «Крепись, войны не объявляй. Плохо будет тебе и Алеше»[210].
Что думал, что чувствовал Николай II, вспоминая об этом предостережении и вглядываясь в проплывающий мимо «Руси» дом старца?
– Здесь, в этой реке, он ловил рыбу, – все повторяла Александра Федоровна. – Вы помните, он присылал нам свежую рыбу в Царское Село?
Ночью государь спал плохо, проснулся, когда уже вышли в Тобол.
«Река шире, и берега выше. Утро было свежее, а днём стало совсем тепло, когда солнце показалось. Забыл упомянуть, что вчера перед обедом проходили мимо села Покровского, – родина Григория»…
Эта оговорка не о забывчивости Николая II свидетельствует, а о том, что мысль о предопределенности «встречи» со старцем Григорием на последнем пути была додумана и осознана государем.
Но, как и заведено в его «Дневнике», об этом, сокровенном, ни слова…
«Целый день ходили и сидели на палубе», – завершает ссыльный пассажир «Руси» запись за 6 августа 1917 года.
Как отметил Н.А. Соколов, в Тобольске «жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло»[211]. В 8 часов 45 минут подавался утренний чай. Государь пил его в своем кабинете с дочерью Ольгой. После чая занимался у себя, затем обыкновенно пилил дрова во дворе.
Та осень в Тобольске удалась на славу…
«16 августа. Отличный тёплый день. Теперь каждое утро я пью чай со всеми детьми. Провели час времени в так называемом садике и большую часть дня на балконе, который весь день согревается солнцем. До чая провозились в садике, два часа на качелях и с костром».
И 17 августа ночь была лунная, а утро – серое и холодное, и только около часа вышло солнце, и снова настал отличный день. И в воскресенье вечер был тёплый и лунный, а 23 августа хотя и прошёл тёплый ливень, но день простоял превосходный…
Все это из «Дневника».
Прекрасен Божий мир! Николай II принимал эти осенние радости, как Божие утешение, но приходящие из Петрограда новости жаркой волною стыда и позора смывали покой тобольской осени.
24 августа приехал Владимир Николаевич Деревенко и привез вести, что Рига оставлена и русская армия отступила далеко на северо-восток.
«Тёплая погода с сильным восточным ветром… – привычно записывает Николай II 25 августа, но тут уже срывается: – Прогулки в садике делаются невероятно скучными; здесь чувство сидения взаперти гораздо сильнее, нежели было в Царском Селе»…
