приподнятыми к вискам.
— А я ищу? — спросил он, дико смущаясь, возмущаясь, бравируя наигранным презрением к самой затронутой теме. — Кажется, я не приглашал вас зайти туда, где вы роетесь как в собственном имуществе…
— Вскипел-то как! Ого — огонь! Как любит говорить один русский коллега Риты, — мать многозначительно посмотрела на Риту. Та даже не улыбнулась, глядя ему в глаза серьёзно и задумчиво. Она ничуть не покоробилась его резкой отповедью себе. Со вздохом она отодвинула планшет, — Прости, я не подумала, что могу тебя задеть. Я думала это так, лёгкая игра воображения, когда надоедает постоянно грызть камень познаний. Ты же отвлекаешься хоть иногда от собственной серьёзности?
— Почему с девчонками не общаешься, затворник»? — спросила небрежно мать.
— Он мечтатель, — пояснила Рита, — хочешь, я избавлю тебя от твоих грёз?
Он ничего ей не ответил, но почувствовал, не глядя, что она придвинулась к нему сзади совсем близко.
— Вот любуюсь на твои великолепные волосы, они светятся, как у ангела, — сказала она ласково, придав голосу волшебную модуляцию и нежность. Отчего по спине побежали мурашки. От неё шла некая загадочная вибрация, ласкающая его без прикосновений.
— Ты ещё не заболел аллергией от пыли, так и не подсчитанных никем, тысячелетий? Всё считают, вычисляют, даже бредят порой, а не поддаётся им загадка жизни. Давай полетим к северным горам? Я покажу тебе место, где есть любопытная пещера. Оденемся сразу в спелеологическую экипировку, возьмём, что необходимо.
— Я никогда не болею, — ответил он гордо. — Мне от отца досталась очень качественная природа.
— А матери у тебя будто и нет, — сказала мать, — Лети уж! Развейся. Тебе будет интересно. Как раз по твоему профилю. Камней мне наберёшь. Вдруг найдёшь что-нибудь. Она не соображает ничего в минералогии.
— Это, пожалуй, единственное, в чём я не соображаю, — ответила Рита…
«Я всегда мечтал только о тебе»
— Я мечтал о тебе уже на Земле, когда был мальчишкой, — сказал он Нэе.
— Ты? — Нэя заглядывала в его глаза, — ты был мечтателем? Мальчиком? Неужели так было?
— А ты, когда я впервые нарисовал тебя и точно такую, какая ты и есть, — ты тогда делала свои первые шажки по этой планете и писалась в свои штанишки. А скорее всего у тебя их тогда и не было, и не нужны бы они были тебе вообще никогда и впоследствии… Помнишь, какие ужасные панталоны я стащил с тебя в тот день в машине, когда ты брыкалась, а сама просто таяла от влюблённости. Я испытал, можно сказать, весёлый шок, буквально утратил желание от приступа смеха, найдя под паутинным платьицем девочки-нимфеи чудовищные шаровары до колен! — он засмеялся. Нэя порозовела от стыда за прошлое убожество своего нижнего белья и стала его отпихивать. Вот память нечеловеческая!
— И всё в цветочках и лепесточках, в кружевах и оборочках. А я-то думал, что у тебя попа пышная, раз юбка столь объёмная. Задрал, а там тонюсенькие птичьи косточки под грудой пышных пёрышек… — Он опрокинул её в сиреневую траву и хватал за брыкающиеся голые ноги, продолжая возбуждённо смеяться, прижимая, призывая к совместной и обычно охотно разделяемой игре. Но тут такая обида, он помнил её лоскутные детские штаны! Бедная её, хотя и маскирующаяся под роскошь, юность. И, безусловно, необычно-талантливыми и оригинальными были все её уловки и изобретения, творческие находки. Но он-то что в том понимал? Да ничего не понимал, ни тогда, ни теперь. А вот штаны запомнил! До сих пор осмеивает! Как-то же сообразил, что штаны были смешные! Нищенски-жалкие…
— Ты не мог быть мечтателем! — Нэя забрыкалась сильнее, решив его наказать своей неуступчивостью за такую вот ненужную память. Отказать, даже видя весь его настрой на нежную игру, даже ответно размякая от его сильного желания, — Ты всегда был такой…
— Какой? Договаривай.
— Бритоголовый, жёстко шерстистый и всегда бестактный! — она нешуточно обиделась на глупейшую деталь, которой сам он умилялся больше, чем осмеивал. — К тому же ты лгун. Обещал мне показать сокровища пещеры, и где они? Где сокровища?
— А я сам кто? Не сокровище? А что у тебя на шее? На твоей груди? — он схватил ожерелье из разноцветных камней.
— Не трогай! Как ты посмел отдать Ифисе сокровища Гелии? Когда осталась их прямая наследница Икринка? И я тоже хотела выбрать на память себе камешки и колечки. А ты, щедрый, всё тёте посторонней отдал. За что? Ну, сознавайся? Нравилась она тебе раньше? Я заметила, ты глазищами сверкал на неё, как будто опасался чего-то. Рудольф, у тебя такие откровенные глаза. Они всегда тебя выдают.
— Ты же была в наркотическом бреду от «Матери Воды». Она сыграла с тобой злую шутку. Ты видела сны наяву. Ты ревнивица, вот ты и видишь сны о соперницах, если уж их нет в реальности. То маска, то Ифиса. А мутант, который откуда-то там вылез и тебя хватал за твои ножки…
Рудольф пытался усмирить её, — Ты, моя девочка-игрунья, я прощаю тебе твоих мутантов…
Нэя возмущённо лягалась, — Ты ко мне лез, а не мутант! Ты сам иногда бываешь грубым как мутант. Сдавил всю, что мне нечем стало дышать, вот мне и померещилось в темноте.
Леска лопнула, и камушки рассыпались, теряясь в густой траве.
— Ну! — Нэя плаксиво надула губы, — что наделал! Как я их соберу?
— И не собирай. Я дам тебе лучше. Их нужно нанизывать на кристаллическую леску, а не на это барахло, — он скинул обрывок лески с её шеи. Нэя стала тщательно выбирать из травинок разноцветные ошлифованные кубики и октаэдры, но он мешал, опрокинул её на спину.
— Оставь. Пусть кто-нибудь отыщет себе сокровище, на счастье…
— Ты опять обманешь, ты не подаришь мне ничего! Ты тут же перестаёшь обо мне думать, едва мы расстаёмся. Да и зачем тебе думать обо мне тогда, когда у тебя нет во мне необходимости. Это я не забываю о тебе ни на миг, потому что ты живёшь во мне всегда. Ты уже моя часть, или я твоя часть, не знаю я и сама.
Он положил руку на её живот. Ребёнок уже имел там, внутри неё, своё крохотное тельце и даже пол, как сказал доктор Франк. Она замерла, наконец, под лаской Рудольфа.
— Зачем ты ходила утром к Франку? — он повернул её к себе спиной и стал слегка гладить заметно увеличенную грудь. Нэя притихла, подчиняясь ему.
— Он угостил меня клубникой, она вкусная. Он сам выращивает её в горах, на террасах. Сейчас он выращивает новый сорт. Сказал, что назовет его «Нэя».
— Почему «Нэя», а не «Франк»? Может,
